Книга Дженни Герхардт онлайн - страница 8

Глава VIII

Значение внешних и внутренних перемен, которые порою совершаются в нашей жизни, не всегда сразу нам ясно. Мы потрясены, испуганы – а потом как будто возвращаемся к прежнему существованию, но перемена уже совершилась. Никогда и нигде мы уже не будем прежними. Думая о нежданной развязке ночной встречи с сенатором, к которой ее привело желание выручить брата, Дженни не могла разобраться в своих чувствах. Она очень смутно представляла себе, какие перемены и в общественном и в физиологическом смысле, возможно, возникнут из-за ее новых отношений с Брэндером. Она не сознавала еще, каким потрясением, даже при самых благоприятных условиях, является для обыкновенной женщины материнство. Она ощущала удивление, любопытство, неуверенность и в то же время была искренне счастлива и безмятежна. Брэндер – хороший человек, теперь он стал ей ближе, чем когда-либо. Он ее любит. Их новые отношения неминуемо изменят и ее положение в обществе. Жизнь ее станет теперь совсем иной – уже стала иной. Брэндер снова и снова уверял ее в своей вечной любви.

– Говорю тебе, Дженни, ни о чем не тревожься, – повторял он, когда она уходила. – Страсть оказалась сильнее меня, но мы обвенчаемся. Иди домой и никому ничего не говори. Предупреди брата, если еще не поздно, сохрани все в тайне, и я женюсь на тебе и увезу тебя отсюда. Я не могу сделать это сейчас же. Мне не хочется делать это здесь. Но я поеду в Вашингтон и вызову тебя. И вот (он достал бумажник и вынул сто долларов – все, что у него было при себе) возьми это. Завтра я пришлю тебе еще. Ты теперь моя невеста, помни это. Ты – моя.

Он нежно обнял ее.

Дженни вышла в ночную тьму. Без сомнения, он сдержит слово. Мысленно она уже жила новой, восхитительной жизнью. Конечно, он на ней женится. Подумать только! Она поедет в Вашингтон, в этот далекий, незнакомый город. А отец и мать – им больше не придется так много работать. А Басс, а Марта… Она сияла от радости, думая о том, как много она сможет сделать для родных.

Пройдя квартал, она замедлила шаг, и ее нагнал Брэндер; он проводил Дженни до калитки ее дома и остановился, а она, осторожно осмотревшись, легко взбежала на крыльцо и потянула дверь. Дверь была не заперта. Дженни помедлила минуту, чтобы показать возлюбленному, что все в порядке, и вошла. В доме было тихо. Она пробралась в свою комнатку и услышала сонное дыхание Вероники. Потом бесшумно прошла в комнату, где спали Басс и Джордж. Басс лежал, вытянувшись на кровати, и, казалось, спал. Но когда она вошла, он шепнул:

– Это ты, Дженни?

– Я.

– Где ты была?

– Послушай, – прошептала она, – ты видел папу и маму?

– Да.

– Они знают, что я уходила из дому?

– Мама знает. Она не велела мне про тебя спрашивать. Где ты была?

– Ходила к сенатору Брэндеру просить за тебя.

– А, вот оно что. Мне ведь не сказали, почему меня выпустили.

– Никому ничего не говори, – умоляюще сказала Дженни. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Ты же знаешь, как папа к нему относится.

– Ладно, – сказал Басс.

Но ему любопытно было, что подумал бывший сенатор, что он сделал и как Дженни с ним говорила. Она коротко, скупо отвечала, и тут за дверью послышались шаги матери.

– Дженни, – шепотом позвала миссис Герхардт.

Дженни вышла к ней.

– Ах, зачем ты уходила!

– Я не могла иначе, мама. Должна же я была что-то сделать.

– Почему ты оставалась там так долго?

– Он хотел со мной поговорить, – уклончиво ответила Дженни.

Мать смотрела на нее полными тревоги, измученными глазами.

– Ах, я так боялась, так боялась! Отец пошел было в твою комнату, но я сказала, что ты уже спишь. Он запер входную дверь, но я опять ее отперла. Когда Басс пришел, он тоже хотел тебя видеть, но я уговорила его подождать до утра.

И она опять грустно посмотрела на дочь.

– Все хорошо, мамочка, – ободряюще сказала Дженни. – Завтра я тебе обо всем расскажу. А сейчас иди спать. Как папа думает, почему Басса выпустили?

– Он не знает. Думает, может быть, просто потому, что Бассу все равно не уплатить штрафа.

Дженни ласково обняла мать за плечи.

– Иди спать, – сказала она.

Она уже думала и поступала так, словно стала на много лет старше. Она чувствовала, что должна заботиться и о себе, и о матери.

Следующие дни Дженни прожила как во сне. Все снова и снова она перебирала в памяти необычайные события того вечера. Не так уж трудно было рассказать матери, что сенатор опять говорил о свадьбе, что он хочет жениться на ней, когда вернется из Вашингтона, что он дал ей сто долларов и обещал дать еще, но совсем другое дело – то единственно важное, о чем она не могла заставить себя заговорить. Это было слишком свято. Обещанные деньги он прислал ей на другой же день с нарочным – четыреста долларов, которые он советовал положить на текущий счет в банк. Бывший сенатор сообщал, что он уже находится на пути в Вашингтон, но вернется или вызовет ее к себе. «Будь мужественна, – писал он. – Тебя ждут лучшие дни».

Брэндер уехал, и судьба Дженни поистине повисла на волоске. Но она сохранила еще всю наивность и простодушие юности; внешне она была совсем прежней, только появилась в ней какая-то мягкая задумчивость. Конечно, он вызовет ее к себе. Ей уже мерещились далекие края, удивительная, чудесная жизнь. У нее есть в банке немного денег, она никогда и не мечтала о таком богатстве, теперь она может помочь матери. Как всегда бывает с молодыми девушками, она все еще ждала только хорошего; иначе, быть может, ею скорее овладели бы тревожные предчувствия. Все ее существо, ее жизнь, будущее – все висело на волоске. Это могло кончиться и хорошо и плохо, но для такого неискушенного создания зло становится очевидным лишь тогда, когда оно уже свершилось.

Как можно среди такой неопределенности сохранить душевное спокойствие – это одно из чудес, разгадка которых в прирожденной доверчивости всякого юного существа. Нечасто бывает, чтобы зрелый человек сохранил свои юношеские представления. И ведь чудо не в том, что кто-то их сохранил, а в том, что все их утрачивают. Обойди весь мир – что остается в нем, когда отойдут в прошлое нежность и наивность юности, на все смотрящей широко раскрытыми, изумленными глазами? Несколько зеленых побегов, что порою появляются в пустыне наших будничных интересов, несколько видений солнечного лета, мелькнувших перед взором охладелой души, краткие минуты досуга среди непрестанного тяжкого труда – все это приоткрывает перед усталым путником вселенную, которая всегда открыта молодой душе. Ни страха, ни корысти; просторы полей и озаренные светом холмы; утро, полдень, ночь; звезды, птичьи голоса, журчанье воды – все это дается в дар душе ребенка. Одни называют это поэзией, другие, черствые души, – пустой выдумкой.

В дни юности все это было понятно и им, но чуткость юности исчезла – и они уже не способны видеть.

Новые переживания Дженни проявлялись лишь в задумчивой грусти, сквозившей во всем, что бы она ни делала. Порою она удивлялась, что письма от Брэндера все нет, но тут же вспоминала, что он говорил о нескольких неделях, и потому полтора месяца, уже прошедшие со дня их разлуки, не казались такими долгими.

Тем временем достопочтенный экс-сенатор весело отправился на свидание с президентом, потом окунулся в приятную светскую жизнь, – и как раз собирался навестить своих друзей в Мэриленде, но тут легкая простуда вынудила его просидеть несколько дней взаперти. Он был раздосадован, что именно теперь ему пришлось слечь в постель, но вовсе не подозревал в своем недомогании ничего серьезного. Потом врач обнаружил у него тяжелую форму брюшного тифа, некоторое время он был без сознания и очнулся сильно ослабевшим. Казалось, он выздоравливает, но ровно через полтора месяца после его разлуки с Дженни с ним случился внезапный паралич сердца, и все было кончено. Дженни оставалась в счастливом неведении, не подозревая о его болезни, и даже не видела напечатанного жирным шрифтом сообщения о его смерти, пока вечером Басс не принес домой газету.

– Смотри-ка, Дженни, – громко сказал он. – Брэндер умер!

Он протянул ей газету, на первой странице которой было напечатано:

СМЕРТЬ БЫВШЕГО СЕНАТОРА БРЭНДЕРА

Внезапная кончина славного сына штата Огайо.

Скончался от паралича сердца в отеле «Арлингтон», в Вашингтоне.

Недавно он перенес тиф и, по мнению врачей, уже находился на пути к выздоровлению, но болезнь оказалась роковой. Важнейшие вехи его незаурядной карьеры…

Дженни, безмерно потрясенная, смотрела на эти строки.

– Умер?! – воскликнула она.

– Ну да, видишь, напечатано, – сказал Басс тоном человека, принесшего чрезвычайно интересную новость. – Умер сегодня в десять утра.