Рецензии на книгу Чрево Парижа

Знакомьтесь, это – Флоран. Восемь лет назад он был по случайности сослан на каторгу, но ему удалось сбежать, и он возвращается в Париж. Мрачный, худой, обиженный на власть Флоран останавливается у своего брата Кеню. Брат владеет колбасной лавкой и контрастирует с Флораном по многим параметрам – у него хороший аппетит, он упитанный, у него есть такая же упитанная красавица-жена и дочка. И главное – Кеню наслаждается жизнью и не задумывается о сложных вещах типа политического строя и т. д.

Флоран начинает работать на рыбном рынке, а вечера проводит в компании революционеров, придумывая искусную кампанию по свержению власти.

И так книга поделилась для меня на две плоскости:
- события рынка с его живыми диалогами, пространными описаниями вкусов, запахов, вида продуктов и с низкими, порой надуманными интригами;
- политические ответвления – линия, безусловно, важная, но для меня скучная.

Не могу сказать, что я получила исключительное удовольствие от чтения или, что наоборот мне было бесконечно скучно и противно читать. Для меня это 13-я по счету книга из серии про Ругон-Маккаров, и я уже представляю, чего ожидать от произведений Золя. В этот раз мои лжидания оправдались и впечатления чуть лучше, чем могли бы быть.

Иду к своей цели осилить всю роман-реку, осталось еще 7 книг.

#БК_2019 Произведение из зарубежной классики

_________________

Venter deus meus erit
_______________________

В третьем романе своей натуралистической саги Эмиль Золя в качестве главного персонажа выводит не представителя рода Ругонов-Маккаров, а человека со стороны - Флорана, случайно схваченного во время беспорядков 2 декабря 1851 года и сосланного на каторгу. После восьми лет во Французской Гвиане Флоран совершает побег и, голодный и полумёртвый, тайно возвращается в Париж, «откормленный, великолепный, заваленный пищей в предрассветном мраке», и тут же оказывается на Центральном продовольственном рынке, месте, которое теперь является своеобразным символом этого занятого пищеварением города и, шире, Второй империи.

Скрупулёзность натуралистического метода Золя, как и прежде, проявляется в тщательной подготовке:

«…он исследовал ларьки, погреба, кладовые, отмечая форму кровель и расположение различных секторов: мясные, рыбные, зеленные, сырные лавки, справлялся о полицейских предписаниях, налогах и пошлинах, вычерчивал план квартала, подробно описывая каждую улицу со всеми её особенностями, раздувал ноздри, жадно втягивая мощные и крепкие запахи, исходившие от этого чудовищного скопления пищи» (Труайя).

Рынок и есть подлинный герой романа, и весь стилистический талант автора направлен на живописание его особенностей. Оттого все персонажи кажутся функциями, которые тем или иным образом с ним соотносятся. Рынок с его атмосферой «злого, завистливого, жадного, болтливого» мещанства - это сытый, ханжеский мир «порядочных» людей, сплетников, интриганов, предателей и прочих порядочных сволочей.

Ключевой в этом отношении сценой является «симфония сыров»: местные старухи-сплетницы обсуждают секрет Флорана среди вони изысканных и не очень сыров - «И при этом казалось, что так нестерпимо смердят не сыры, а подлые речи г-жи Лекер и мадемуазель Саже». Все персонажи так или иначе перевариваются Чревом Парижа, постепенно склоняясь «к блаженной подлости устойчивого пищеварительного счастья, царившего в этой заплывшей салом среде…».

Собственно, исследуемый автором род в данном романе представляет Лиза - дочь Антуана Маккара, вышедшая за колбасника Кеню. Автор с её помощью изображает типические черты обывателей, с их эгоизмом и показной и поверхностной честностью, за которой скрывается «бездна трусости и жестокости»:

«Ну и сволочи же эти «порядочные» люди!».

Отдельным лейтмотивом звучит в романе тема «детей Рынка». Это, прежде всего, сироты Майоран и Кадина, «счастливые, предоставленные инстинкту зверьки», а также Мюш, сын торговки Лизы, живо впитывающий местный колорит:

« - Хочу немного пошкварить себе копыта, понял? Холод чертовский, разрази его гром».

Сюда же можно отнести юную Полину Кеню (её история ждёт нас в романе «Радость жизни»): она не только играет важную роль в сюжете, но и служит для реализации контраста, главного приёма Золя, - в атмосфере «благополучного, блаженного пищеварения» Флоран рассказывает ей о своих злоключениях в изгнании («рис с червями и вонючее мясо»).

Важнейшим персонажем другого идейно-художественного полюса является Клод Лантье, юный художник, чьё жизнеописание случится ещё нескоро - в романе «Творчество». Клод выполняет в «Чреве Парижа» функцию резонёра (иначе - античного хора), иронически настроенного стороннего наблюдателя, посредством которого Золя проводит некоторые обобщающие замечания касательно происходящего, в частности, задаёт главный конфликт:

« - А знаете ли вы «Войну толстых и тощих»?».

Речь идёт о двух гравюрах Питера Брейгеля Старшего - «Кухня тучных» и «Кухня тощих» (иногда - «Пиршество»). На первой из них группа весьма корпулентных граждан предаётся чревоугодию; в левом верхнем углу изображён забредший на огонёк «тощий», которого с негодованием выталкивают. Эту аллегорию и будет живописать Эмиль Золя в своём романе: «Перед вами мечутся целые ряды картин, не уступающих в мастерстве живописным изображением фламандских мастеров» (Боборыкин, «Реалистический роман во Франции»).

В 1873-м году роман был переведён и опубликован в России - одновременно в шести (!) журналах; в том же году появились два отдельных книжных издания. Таким образом, общий тираж романа в России был больше, чем во Франции (родная публика всерьёз обратит внимание на Золя только по выходе седьмого романа серии).

_________________

«Чрево Парижа» - литературный натюрморт, сюжетная непритязательность которого (аллегория поражения идеалистов под напором «откормленных буржуа и разжиревших лавочников») с лихвой компенсируется мастерством живописания среды.

Честно говоря - книгу я так и не дочитала, что вообще делаю очень редко.

Любой человек, читавший книгу, не может не отметить того, КАК в ней описывается "чрево", живот, желудок Парижа - центральный рынок. Не сказать, что я большой любитель эдакого растекания мыслью по древу, но начиная читать книгу я безмерно восхищалась красочными, ароматными и длинными описаниями всевозможной снеди. Но как раз таки из-за них я и бросила чтение на середине - в какой-то момент я слишком пересытилась этими описаниями. В догонку к этому - слишком простое, колючее и такое противоречащее нынешним мировым дижениям четкое разделение людей на худых и толстых.

Сказть что мне совсем не понравлось - нельзя. Возможно, когда-то я вернусь к этой книге, просмыслив какие-то вещи, и изголодавшись по дивным описаниям рынка.

Натурализм в ущерб психологизму – так бы я определила содержание этого романа классика французской литературы.

Описания рынка и гор громоздящейся снеди, безусловно, дивные. Поначалу их действительно читаешь с удовольствием, ощущая желание немедленно броситься все это рисовать (хотя рисовать я не умею абсолютно). С середины книги натюрморты изрядно приедаются, остается только скользить замыленным взглядом (раз уж читать через страницу я тоже не умею). Слишком однозначные герои, слишком упрощенное разделение на «толстых» (непорядочных, занятых наживанием денег и – совсем уж плоско – чревоугодников) и «худых» (порядочных, занятых деланием революции или сочувствующих ей).

Я, наверное, могу понять замысел, при котором подобными чрезмерными описаниями достигается эффект почти физического пресыщения и отторжения, неприязни к этому городскому «брюху» - символу торгашества, жажды наживы, обжорства и жадности. Вполне могу оценить трагическое положение человека, чуждого по своим взглядам и, как следствие, образу жизни обитателям Центрального рынка, но вынужденного, тем не менее, жить среди них и пытаться сохранить себя. Объективно, наверное, - да, но субъективно – скучно, и предсказуемо, и уныло.