Страницы← предыдущаяследующая →
– И что я буду там делать? – капризничал Аркаша на заднем сиденье седьмой модели «БМВ».
– Котенок, ну ты же любишь теннис? – Ангелина Петровна выпускала дым прямо в лицо Аркаше, он морщился и отмахивался от дыма руками.
– То есть все будут играть, а я, как идиот, сидеть и смотреть? С бабами?
– Ну а что, ты тоже хочешь поиграть?
– И ты еще спрашиваешь? Ты везешь меня к своим друзьям, олигархам, хотя я бы лучше…
– Лучше что?
– Что угодно! Останови машину!
– Ну, хорошо, хорошо. – Ангелина Петровна приоткрыла окно, выбросила окурок. – Если хочешь, играй. Просто, честно говоря, я не вижу в этом смысла.
– Да? А ты какой хочешь видеть в этом смысл? Глубокий? Или высокий?
– Они играют на такие деньги! А ты…
– Я играю ничуть не хуже их.
– Последний раз ставка была миллион двести.
– Из пяти сетов.
– Да хоть из десяти!
– Мне выйти?
– Я не могу отдать миллион двести долларов за то, что ты два часа поиграешь в теннис!
– А что можешь? Скажи! Только упрекать меня тем, что у меня нет денег, и ставить в неудобные положения? Зачем ты меня везешь туда?
– Всем очень нравится с тобой общаться. Ты такая умница. И потом… мне без тебя скучно. Понимаешь? Я все время по тебе скучаю.
Ангелина Петровна обняла Аркашу, тот отвернулся.
– Ну, хорошо, триста. Давай договоримся, если ставка будет не больше трехсот, ты будешь играть.
Аркаша повернул к ней свое красивое лицо.
– Ты – ангел. А я – подонок.
Она поцеловала его в губы, он крепко прижал ее к себе.
– Нам так хорошо вместе, – прошептала она.
– Только ты немного жадная.
– А ты капризный.
– А ты старая.
– А ты бедный.
– А ты давно вышла из детородного возраста.
– А ты не разбираешься в устрицах.
– А я тебя люблю.
– А я тебя обожаю.
– Ты всегда-всегда будешь выбирать мне устрицы?
– А ты всегда-всегда будешь моим котенком?
– Не называй меня котенком.
– Ладно. Тигренок.
– Р-р-р.
– Приехали. Веди себя хорошо. Пожалуйста.
Все уже собрались.
Игроки заключали пари, зрители делали ставки.
Ставки на этом корте бывали действительно покрупнее, чем уимблдонские.
Ангелина Петровна заезжала сюда поболеть, потому что теннис был самой большой любовью в ее жизни. После психиатрии. Хотя нет. Психиатрия была страстью.
Она приезжала к своей приятельнице Ирине. Чей бывший муж находился под наблюдением Ангелины Петровны уже три года.
Ирина была звездой российского кинематографа. Ее новый муж – медийным магнатом. В его распоряжении находился телевизионный канал и несколько печатных изданий. Естественно, лицо Ирины почти каждый день украшало их первые полосы.
Сам он на корт никогда не приезжал, Ангелина Петровна лично его не знала, но с его ближайшим окружением подружилась давно – и получала от этого общения искреннее удовольствие.
А Ирине было приятно лишний раз поговорить с доктором о своем дорогом Пете, и вообще, она находила Ангелину Петровну приятной и интеллигентной женщиной.
– Ангелиночка! Аркаша сегодня в такой форме, я даже боюсь выходить с ним на корт! – проговорил подтянутый загорелый седой мужчина в длинных шортах а-ля Рафаэль Надаль.
– Володя, он обещал мне порвать тебя, как тузик грелку, – улыбнулась Ангелина Петровна.
– Что? – возмутился Володя. – Вот молодежь пошла! Никаких авторитетов.
– Ставлю еще сто на Володю. Он подзавелся, а значит – выиграет. – Мужчина, который сидел рядом с Ириной, тоже уже переоделся и ждал своей очереди.
– Ох, – вздохнула Ирина, – бедный судья. Мне всегда жалко не проигравшего, а судью. Они так на него орут.
– Ничего страшного, – крикнул Володя с корта, разминаясь, – будет судить нормально!
Со счетом 3:2 победил Аркаша.
Он был мокрый и счастливый.
Ангелина Петровна на трибуне охала, кричала и аплодировала.
Володя был зол. Он швырнул ракетку об пол, и ракетка разлетелась на части.
К концу четвертого сета приехала Володина жена, улыбчивая двадцатидвухлетняя блондинка, и теперь стояла около Ирины и боялась подойти к мужу. Муж негодовал.
– Зато есть к чему стремиться, – издевался Аркаша.
Ангелина Петровна хихикала.
– Так я и знала, – вздыхала юная жена побежденного, – не стала рисковать. Вот молодец.
– Что ты имеешь в виду? – улыбнулась Ирина.
– Да мы уезжаем, на Каннщину, как говорит Володечка, а у него виза закончилась. И у секретаря фотографий не осталось. Я его уже две недели уговариваю пойти сфотографироваться. А завтра последний день документы отдавать. Мы на день рождения летим.
– Ну, может, сейчас успокоится, да заедете куда-нибудь и сфотографируетесь.
– Нет. – Володина жена хитро улыбнулась. – Я рисковать не стала. Я зашла в фотостудию, которая напротив нашего дома, в Жуковке, и купила у них аппарат. Здорово? Мы теперь дома можем фотографироваться.
– Удобно, – согласилась Ангелина Петровна.
– Аппарат купила? Он же огромный! – удивилась Ирина.
– А мы его в тренажерный зал поставим. Он там никому не помешает.
– Ну что, ужинать? – Ирина улыбнулась Володе.
– Я домой, – буркнул Володя и скрылся в раздевалке.
Володина жена подмигнула Ирине, а всем остальным послала воздушный поцелуй.
Судья ушел, не попрощавшись.
Снова хотелось есть.
Когда хочется есть, бесполезно читать вывески. Когда хочется есть, солнце становится похожим на апельсин, а собаки на чебуреки. А жизнь – на красивую, но бесполезную нитку переливающихся бус. Интересно, связка сосисок сделана по их образу?
Почему это должно было произойти именно с ней, с Олей? И не заканчивается?
А может, надо думать, что это хорошо?
Может быть, это ее жизнь и есть?
А почему тогда она ей не нравится?
Может, жизнь и не должна нравиться? Может, она никому и не нравится? Дедушка тоже все время жаловался…
Тогда зачем она все время бежит? Мысленно, но очень быстро!
Люди с плакатами перегородили Оле дорогу.
«Если закричать про „Спартак“, можно получить чипсы и банку пива».
– Ты из какой квартиры? – спросила упитанная женщина в резиновых сапогах, с голубыми ромашками на голенище.
– Я? – растерялась Оля.
– Ты – наша? – уточнила женщина, изо всех сил размахивая деревянной палочкой, на конце которой был прикреплен кусок картона с написанными на нем красной и черной краской словами. И много-много восклицательных знаков.
– Ваша, – кивнула Оля не очень уверенно.
– Держи! – Палочка оказалась в Олиных руках, женщина исчезла в толпе.
Олин плакат содержал призыв к администрации президента с уважением относиться к коренным жителям столицы.
Остальные лозунги были совершенно разнообразного смысла: «Только через наши трупы!», «Родились и умрем в центре!», «Нет – олигархам!».
Какая-то старушка с кожаной хозяйственной сумкой дотронулась до Оли и участливо спросила:
– Давно голодаете?
– Давно… – не очень уверенно ответила Оля, оглянувшись на возбужденные лица вокруг нее.
– Молодцы, – сказала старушка, – вот бы мне так в свое время, хрен бы меня в Куркино выселили!
Старушка улыбнулась Оле, и Оля активно замахала своим плакатом.
– Останешься дежурить? – спросил Олю невысокий мужчина, на лбу которого синей краской было написано «не уедем».
– Нет, – ответила Оля и улыбнулась в чей-то объектив.
Дедушка ее тоже фотографировал. Только в фотоаппарате никогда не было пленки. «Память – это то, что есть в твоем сердце и твоей голове, – говорил он. – А если ни там, ни там нет, то и фотографии не помогут – все равно не вспомнишь, кто на них».
Иногда, оставаясь одна долгими одинокими неделями, Оля просыпалась среди ночи и, волнуясь, думала, есть ли она еще в его голове и сердце?
– Пошли, – кивнул мужчина «не уедем» в сторону старого дома с выбитыми на первых этажах окнами. – Ты из какой квартиры? Да оставь вот здесь свой плакат. Я думаю, до завтра дом отстояли. Вон сколько прессы, не посмеют!
– Я?
Двери каждой квартиры были открыты, люди ходили по дому, обсуждали что-то, бросали мусор запросто на пол и вытаскивали кресла и диваны прямо на лестничную клетку.
Оля остановилась около покосившейся двери, через которую было видно бывшую детскую комнату. Маленькая розовая кроватка, в которую сейчас были сложены тюки со старыми вещами, стеклянные банки и электрический чайник.
– Здесь, что ль, ты жила? – спросил Олю все тот же человек с надписью на лбу.
– Нет! – Оля испуганно замотала головой. – Дедушка здесь жил. Не я.
– А… Ничего, еще недельку поголодаем, никуда они не денутся!
– Еще недельку? – переспросила Оля.
– Максимум. Хочешь, я тебя в гости приглашу? Вот моя квартира! – Мужчина сильно толкнул дверь ногой и пропустил Олю вперед.
Оля сделала неуверенный шаг.
– Нравится? – Он сделал широкий жест рукой и довольно улыбнулся.
Оля оказалась в просторной комнате, все стены которой были увешаны причудливыми музыкальными инструментами. Старинными. С облупившейся краской и потрескавшимся деревом.
– Нравится, – выдохнула Оля. – За это и поголодать можно! – Она, конечно, ни на чем не умела играть. Она даже никогда не видела, например, гитару вот так близко.
– А я тебе что говорю! – обрадовался обладатель необычной коллекции. – Приятно, когда тебя люди понимают. А то мне мой брат говорит: «Дурак! Соглашайся на то, что предлагают, а то вообще на улицу выселят!»
– Я вас очень хорошо понимаю, – сказала Оля тихо.
– А хотите, я вам подарю что-нибудь?
– Мне?
– Вам. Барабан нравится?
– Нравится. Но я не могу.
– Можете, можете!
Он снял со стены небольшой деревянный барабан и повесил его Оле на шею.
– Дарю, – сказал он.
Оля обняла барабан руками и поцеловала его в пожелтевшую кожу.
– Я буду с ним дружить!
– Отличная идея! Если вы будете его бить, он на вас не обидится.
– Наверное, мне бы не хотелось бить своего друга…
– Тогда вам надо определиться, кто он – друг или барабан? И действовать соответственно.
Оля ударила ладошкой по барабану и рассмеялась: так легко, как только определишься!
– Барабан! Вот здорово, даже есть не хочется!
– Ой, что это я? – спохватился мужчина. – Вы же целый день на улице! Пойдемте!
Он взял ее за руку и потянул.
Оля высвободила свою руку и достала из кармана штанов мобильный телефон.
– А у вас случайно зарядки нет?
– Нет. Электричество отключили. А у вас какой телефон?
Он деловито покрутил в руках Олину трубку.
– Знаете что, у меня такой тоже есть. Старый, но там может быть аккумулятор заряжен. Хоть чуть-чуть.
Он быстро скрылся за дверью, и Оля услышала шум двигающейся мебели.
Она снова ударила в барабан, и эхо ответило ей серией ударов.
«С ним можно разговаривать, – подумала Оля. – Причем он будет отвечать только тогда, когда ты хочешь. Это так удобно».
Мужчина принес батарейку и поменял ее в Олином телефоне.
– Ну, что же, – человек «не уедем» довольно потер руки, – пора перекусить!
Он потянул Олю за собой, и они оказались в кружке людей, раскладывающих по пластиковым тарелкам мясо, огурцы и жареную картошку.
– Я не буду, – сказала Оля, и у нее немного закружилась голова.
– Попробуй! Вкусно! Это нас соседи поддерживают! – Он набил картошкой полный рот и, прищуривая глаза, изображал Оле, какое это блаженство. Он так тщательно жевал, что все его лицо ходило ходуном, и даже буквы на лбу скакали друг над другом.
Все остальные тоже ели.
Голодать стало бессмысленным.
Оля взяла тарелку и жадно положила туда несколько дымящихся кусков мяса. И четыре огурца. И засыпала это сверху картошкой так, что ни мяса, ни огурцов не было видно.
– Вы посмотрите, – рассмеялась женщина в резиновых сапогах, – девчонка как будто действительно ничего не ела!
И все остальные рассмеялись ей в ответ. И Оля тоже.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.