Книга Жестокие люди онлайн - страница 9

9

Каждый день в девять утра мама уезжала из дома и раньше шести не возвращалась. Она жила непонятной для меня жизнью. Нет, она от меня ничего не скрывала; но мне было трудно представить, что она действительно всем этим занималась. Вечером, перед сном, она составляла список дел на завтра. С полдесятого до половины двенадцатого – сеанс массажа у Осборна. В полдень они вместе обедали. По понедельникам, средам и пятницам мама отправлялась в Саммервилль, где занималась аэробикой, а в остальные дни (кроме воскресенья) ездила в Бернадсвилль к одной женщине, у которой было тринадцать кошек. Та преподавала йогу прямо в гостиной своего дома. И семь дней в неделю, будь то дождь или солнце, ровно в пять часов дня мама принимала участие в собрании Общества анонимных алкоголиков, сидя в первом ряду. Они проводились в цокольном этаже пресвитерианской церкви в Морристауне. В воскресенье мы ссорились из-за того, что я не желал бегать с ней по утрам. Днем она читала книжки из серии «Помоги себе сам». У меня было такое чувство, будто я живу с боксером Рокки. Она целыми днями тренировалась, чтобы повзрослеть. Иногда, чтобы подразнить ее, когда она составляла вечером свой список, или собиралась на пробежку, или вызывала у меня отвращение тем, что поливала хлопья в своей тарелке не молоком, а апельсиновым соком (приговаривая, что он полезнее), я напевал песню из фильма «Рокки»: «Ты становишься сильнее…»

Бернадсвилль, Морристаун и Саммервилль – Бермудский треугольник, олицетворяющий здоровье, счастье и богатство. Что ж, замечательно. Меня волновало другое: чем они с Осборном на самом Деле занимаются во время двухчасового сеанса массажа?

На следующий день я вскочил с кровати за полчаса до того, как мама должна была выходить из дома.

Она говорила, что когда погода была хорошая, они «занимались» (ее слова) на террасе его застекленной веранды. Небо было ярко-голубым и пронзительно чистым – ни единого облачка. Мне надо быть там еще до того, как она приедет. Хочу видеть все, в том числе и то, как она своими «золотыми руками» будет размазывать массажное масло по его дряблой плоти. Я даже бинокль с собой взял.

Интересно, как она будет разогревать руки, прежде чем коснуться его? Потрет их друг о друга? Согреет своим дыханием? А может, они уже не утруждают себя притворством? Если они будут на веранде, я тоже буду там. Мама говорила, что перед ее приходом овчарок привязывают. Она боялась больших собак. Мистер Осборн проявил понимание, конечно. Я, разумеется, не собирался устраивать сцену или рыдать в их присутствии. Мне казалось, что если увижу все своими глазами, то не буду уже тайно желать, чтобы это все-таки случилось.

Трудность заключалась в том, что я понятия не имел, где находится его дом, а когда спросил ее об этом, она только неопределенно махнула рукой, указывая то ли на юг, то ли на юго-восток. Впрочем, из газет мне было известно, как выглядит его особняк. Он был построен из известняка, который доставлялся из Нью-Гемпшира, и мрамора (а его тащили аж из Италии). Дом был четырехэтажный с пятьюдесятью девятью комнатами. Наверное, можно просто идти вперед. Тяжело будет эту махину не заметить.

На улице было жарко. Я сошел с дороги, чтобы идти по лесу. Там было прохладнее. Каждое утро моя мама проезжала по проселочной дороге. С одной ее стороны росли деревья. Мне не хотелось, чтобы она или кто-нибудь другой меня увидел, поэтому каждую минуту нервно оборачивался, боясь увидеть автомобиль, в конце концов споткнулся о какой-то пень и, открыв рот, приземлился прямо носом в землю на какие-то поганки. Выплевывая изо рта эту гадость и вытирая язык о рубашку, я уже ожидал появления первых признаков отравления, но тут на дороге появилась моя мама. Окна в машине были открыты, и было слышно, как она весело подпевает «Слай энд фэмили Стоун»: «Это семейное дело…» В этой группе было восемь участников. Их голоса прекрасно звучали в унисон.

Потом мама повернула направо и исчезла из виду. Я, продираясь по лесу и ругая себя на чем свет стоит за то, что не вышел из дома раньше, побежал за машиной. Бинокль больно ударял меня по подбородку и по груди, я натыкался на деревья, ветки хлестали меня по лицу… Наконец мне удалось нагнать ее, но в эту минуту мама опять исчезла за поворотом.

Теперь мне пришлось гнаться за облаком пыли. С носа у меня капал пот, на ногах вздулись волдыри. Надо было носки надеть. Я тяжело дышал, легкие, казалось, горели. Мне было очень трудно поспевать за ней.

Дорога, словно змея, извивалась среди деревьев. Теперь она пошла в гору. Я был уверен, что когда заберусь на холм, то сразу увижу дом Осборна, но когда оказался там, королевского дворца по-прежнему не было видно. Хуже того – дорога разветвлялась. А мама была так далеко, что даже облако пыли, за которым я гнался, уже улеглось.

Открыв рот и задыхаясь от быстрого бега, я подбежал к развилине, поскуливая, словно собака, которая потеряла след. Куда же мне идти – налево или направо? Мне надо быть у дома Осборна как можно раньше. Иначе так и не узнаю, действительно ли она «занимается» с ним, или просто занимается. Если опоздаю, то, скорее всего, увижу, как она просто массирует спину этому старому козлу. Но все равно не исключена возможность, что в данный момент она ублажает его посткоитальными ласками. Этому мышиному жеребчику уже исполнилось семьдесят три года. Господи, да ведь он недавно вышел из больницы! Одного раза ему будет более чем достаточно. Все будет кончено через три минуты. Яйцо всмятку и то дольше готовится (шутка Хлюпика, не моя).

Я побежал налево, потом передумал, ринулся обратно и помчался по другой дороге, которая уходила в гору и исчезала в лесу.

Через двадцать минут я понял, что принял неверное решение. На дороге была протянута железная цепь, прикрепленная к стволу дуба. На ней висел замок. У мамы не было никаких ключей, кроме как от машины и от нашего дома. В верхушках деревьев надо мной весело носились черные белки. Их трескотня действовала мне на нервы. Потом одна из них уронила желудь, а другая чуть ли не нагадила мне на ботинок.

Я швырнул в нее камень, но промазал. Когда он приземлился, раздался громкий шелест крыльев – стая голубей резко слетела с ветки, приземлившись слева от меня. Звук был такой, словно кто-то рассыпал огромную колоду карт.

Рядом со мной пробежала куропатка и быстро скрылась в зарослях кизила, покрытого бело-розовыми цветами. За этим кустом росли три кедра. А рядом припаркован голубой «пежо». Я осторожно подошел ближе, не ощущая ни уколов шипов дикой малины, ни укусов комаров, которые норовили усесться мне прямо на глаза. Не мигая, я подкрадывался ближе, чтобы разглядеть то, что увижу.

Машина была оставлена у большого куста рододендрона. С другой стороны находилась усадьба, которая напоминала одновременно и горное шале, и русскую дачу. Эти сведения я почерпнул из журнала «Таун энд кантри» за 1953 год. Осборн построил этот дом, чтобы сделать сюрприз своей первой жене. Но она умерла, и им так и не пришлось стоять вместе у порога, встречая гостей. Вернее, это громадное сооружение можно было назвать базой отдыха. Дом был построен из гладко отполированных сосновых бревен. Они были уложены крест-накрест, как в русской избушке, а ставни, перила и другие детали были раскрашены, словно украинские пасхальные яйца.

Из статьи я узнал, что дом стоит на обрыве глубиной сорок футов – в этом месте речка Хаверкилл падала вниз прямо в бассейн, – он находился в центре дворика-патио, стены которого были сделаны из розового гранита, привезенного из Нью-Гемпшира. Там была даже фотография Осборна (тогда ему было лет тридцать с чем-то), сидящего в шезлонге и забрасывающего удочку. Вряд ли сейчас они там с мамой рыбачат.

Окна были маленькими, и к тому же на них были задернуты занавески. Подойти к обрыву не было никакой возможности. Дом был расположен так, что никто не мог нарушить покой мистера Осборна. Когда я приблизился к двери, то услышал невнятное бормотание и стоны. Кроме того, слышался тихий скрип… пружинного матраса? Или это колесики массажного столика? Но звуковые эффекты меня мало интересовали. Мне нужно было видеть, как они это делают. Дверь была заперта. Но сквозь оконце в ней я видел чей-то спортивный лифчик и скомканные женские трусики, довольно старомодные, высоко вырезанные – мама носила такие, когда у нее были месячные. Они валялись у морды белого медведя – его шкура лежала вместо коврика на полу. Я метнулся к другому окну. Страстные вздохи и стоны стали громче. Наружный подоконник находился в шести футах от земли. Я встал на цыпочки и прижал нос к стеклу, изо всех сил стремясь углядеть, что же там происходит. Впрочем, мне это было и так прекрасно известно.

В усадьбе была одна большая «бальная» зала. В конце этой комнаты виднелась винтовая лестница с рогами вместо балясин, которая поднималась на верхний этаж. Они были там. Действительно, чем-то это напоминало массаж. Лица разглядеть было невозможно. Зато я прекрасно различал ее ноги и чью-то светловолосую голову, которой этот человек уткнулся ей прямо в промежность. Но мне нужно было знать еще кое-что: получает ли она удовольствие от этого? Я подпрыгнул еще раз, но все, что увидел, – это розовый комок плоти, два тела, катающихся по матрасу. Я начал бегать от одного окна к другому, но так ничего больше и не увидел. Послышались шаги.

Я отошел назад, спрятался за стволом вяза и, присев на корточки, стал ждать, когда они выйдут из дома. Теперь мне уже не казалось, что устраивать сцены недостойно.

Нервы у меня были натянуты как струна. Я с ума сходил от нетерпения. Вдруг сзади хрустнула веточка; я вскочил и затравленно огляделся по сторонам. Мне показалось, что кто-то за мной наблюдает. Овчарки Осборна? Медведь, которому удалось избежать участи напольного коврика в жизни после смерти? В любом случае я никак не ожидал встречи с дочерью мистера Осборна – миссис Лэнгли. В газетах писали, что на ее свадьбе играл сам Рей Чарльз. Теперь ей было лет сорок. Она была одета в костюм для игры в теннис, а кожа покрыта загаром. Знаете, есть такой тип женщин, обычно плоскогрудых, – они выглядят очень молодо, но потом, когда вы подходите ближе, видите, сколько у них морщин. В одной руке миссис Лэнгли держала теннисную ракетку, а в другой – банку лимонада.

– Извини, я и не думала за тобой подглядывать.

– Ничего.

– А я бы ужасно разозлилась!

Сначала мне показалось, что они с дочкой не очень похожи; но только до тех пор, пока моя собеседница не зажгла сигарету и не сделала первую затяжку.

– Правда?

– Ненавижу сюрпризы.

– Я тоже.

– Ты ведь сын Лиззи Эрл, так? – В жизни не слышал, чтобы кто-то называл маму Лиззи. – А я – миссис Лэнгли. – Она протянула мне свою детскую руку и слегка ухмыльнулась. – А тебя зовут… – Но, прежде чем я успел ответить, она сощурила глаза и, задумчиво глядя на меня, сказала: – Подожди, не подсказывай… Я же знаю! Твоя мама говорила мне, и я сразу подумала, что у тебя прелестное имя! Финн! Так ведь?

– Точно. – Я был так польщен тем, что она знает мое имя, что на минуту забыл о маме и мистере Осборне.

Миссис Лэнгли повернулась ко мне спиной и стала вглядываться в лес.

– Брюс приглашал меня поиграть в теннис…

Я же нервно поглядывал на дверь особняка. Надеюсь, мама и мистер Осборн не выйдут оттуда прямо сейчас. Мне не хотелось, чтобы она узнала о том, что там происходит. Сам не знаю почему. То ли мне хотелось защитить их, то ли разобраться с ними самостоятельно. Миссис Лэнгли все еще стояла, повернувшись ко мне спиной.

– Ты случайно не видел моего старшенького?

Я опять взглянул на дом. За стеклянной дверью стоял потный, голый и абсолютно беззащитный Брюс. Правда, эрегированный член нарушал впечатление беззащитности. Я никогда не видел его раньше, но знал, что это он, потому что волосы у него были выкрашены в белый цвет. Значит, это его голову я видел зажатой между чьих-то ляжек. А Осборн здесь ни при чем.

Брюс прижал палец к губам, а потом отошел от двери. Ну, если в доме находится не моя мать, то кто это? В голове у меня была куча вопросов. Почему ее машина припаркована у этого дома?

– Здесь никого нет, кроме меня.

– А ты умеешь играть в теннис? – Она вытряхнула из туфли камешек, а потом положила мне руку на плечо.

– Нет, – сказал я, демонстрируя ей свой бинокль. – Предпочитаю наблюдать за птицами. – Мне казалось, это прозвучало очень убедительно.

– Молодец.

Она явно разозлилась из-за того, что ее сын не пришел, судя по тому, как она резким щелчком отбросила сигарету на землю. Но гораздо больше меня занимало другое: почему мамина машина стоит здесь, если самой мамы в доме нет? Тут мне в голову пришла еще более абсурдная идея: а может, мама была там с Брюсом? Мне стало страшно.

Миссис Лэнгли села за руль автомобиля, припаркованного у рододендрона, и я, словно идиот, ляпнул:

– Вы, значит, ездите на голубом «пежо»…

– И что тут такого, скажи, пожалуйста? – засмеялась мама Брюса, настолько вежливо, насколько было возможно в такой ситуации.

– Да нет… Отличная машина.

– Что ж, если ты согласишься поиграть со мной в теннис как-нибудь, я разрешу тебе посидеть за рулем.

– Правда?

– Конечно. – Она завела мотор и откинулась на спинку кресла.

– Наверное, лучше сначала потренироваться.

– Водить или играть в теннис?

– И то и другое. – Засмеявшись, она поехала вперед, помахав мне на прощанье.

Сказать, что я почувствовал огромное облегчение, – значит ничего не сказать.

Белки опять залопотали, но теперь мне уже не казалось, что они надо мной смеются. Мамы в доме не было. Сейчас она с Осборном и выполняет свою работу. В чем бы она ни заключалась. Честно говоря, в этот момент сеансы массажа показались мне таким невинным занятием… Мою задумчивость прервал короткий резкий свист. Из окна на втором этаже выглядывал Брюс Лэнгли. На вид ему было лет двадцать или двадцать один. Платиновые свежевыкрашенные волосы сияли на солнце, словно нимб. Он был похож на поп-певца, позирующего в образе святого для обложки своего нового альбома.

– Сударь! – торжественно объявил он. – Вы джентльмен и ученый, а также весьма одаренный врунишка.

– Да ладно, ерунда.

– Я перед тобой в долгу, Финн.

Он тоже знал мое имя! Похоже, я местная знаменитость, не иначе. Мир прекрасен! Но тут Брюс повернулся к невидимой гостье и сказал:

– Подожди секунду, Джилли, сейчас я подойду.

Он, видимо, не заметил, как улыбка медленно сползла с моего лица. Внук Осборна отвесил мне поклон, достойный самого Робин Гуда, закрыл окно и исчез.

Пусть лучше это будет Джилли, чем мама… Но все-таки мне было больно. Почему она мне ничего не сказала? Хотя бы намекнула, что между ними что-то есть. Сказала только, что знает его достаточно хорошо, чтобы курить траву, которую он выращивает. Хотел бы я знать, известно ли об этом Двейну. Хотя вряд ли Брюса это волнует.

Я пошел домой, в тысячный раз вспоминая о том, что произошло неделю назад между мной и Джилли у нас на кухне. Дурман от испарений ДДТ и действия сорта «флейвалльская красная», снятый топик, прикрытые глаза, губы в ожидании поцелуя. Этот поцелуй, казалось мне теперь, изменил бы всю мою жизнь, если бы не этот Осборн на своем «бентли», въехавший прямо на кукурузное поле. Не исключено, что, если бы я все-таки поцеловал тогда Джилли, она бы также позволила бы мне засунуть руку ей в трусики – те самые, которые сейчас лежали в пасти белого медведя, – кстати, если этот Осборн так озабочен проблемой исчезающих видов животных, то как ему пришло в голову держать у себя в доме такой ковер? А что, если бы мне удалось предпринять еще один шаг? Что бы случилось тогда? Следуя этой нездоровой логике моего измученного воображения, в таком случае не Брюс, а я покоился бы меж роскошных бедер Джилли. Все было бы по-другому, если бы не этот Осборн!

Я не винил ни ее, ни Брюса, и поэтому у меня появилось такое чувство, будто я повзрослел всего за несколько минут. Нет, Джилли все-таки была передо мной виновата. Немного. Впрочем, моя самовлюбленность быстро подсказала мне утешение: она переключилась на Брюса, потому что ее отверг я. С другой стороны, у меня было достаточно здравого смысла, чтобы понимать: если бы даже я и воспользовался предоставленной мне счастливой возможностью, с Брюсом соревноваться бесполезно. Богатый и красивый защитник слабоумных – он был крут, неимоверно крут. Что ж, во всяком случае, я ему, кажется, понравился. Сегодняшнее утро могло сложиться намного хуже. А так – может, мне повезет стать его другом и я смогу продолжать по-приятельски общаться с Джилли. Нужно стараться видеть во всем только хорошее. Кроме того, миссис Лэнгли практически пообещала мне дать свою машину. Когда парню пятнадцать с половиной лет, ему легче нести бремя девственности, чем одиночество.

Когда я подошел к цепи, протянутой через дорогу, то увидел за тополиной рощей теннисный корт и бассейн. Было уже далеко за полдень, так что мама уже, наверное, закончила «заниматься» с Осборном. Придется подождать, пока у меня не появятся ответы на все мои вопросы.

По дороге сюда я добежал до этого самого места. Теперь решил пройти еще немного, чтобы найти хозяйский дом. Мне и в голову не приходило прекратить свое расследование. Я твердо решил встать завтра пораньше и дождаться ее у дома Осборна. Главное – не забыть надеть носки.

Я сошел с дороги на покрытую опилками тропу, которая вилась вплоть до речки параллельно большой дороге. На другой стороне реки был высокая (шесть футов) ограда, украшенная цепями. На заборе была колючая проволока – три ряда. Непрошеных гостей в этом доме явно не жаловали. Должно быть, здесь живет Осборн. В двух сотнях метров вниз по течению лежал упавший клен с обрубленными корнями, перегораживающий реку. Его ствол был толщиной не менее двух с половиной футов. Мне казалось, что перейти на другую сторону по такому мостику будет легче легкого. Ничего подобного!

Не успел я вскарабкаться на это бревно, как сразу понял: сейчас упаду. Оно было покрыто зеленым илом, скользким и противным как черт знает что. Но я решил, меня ничто не остановит: не утруждая себя тем, чтобы смотреть под ноги или разводить руки для балансировки (к черту все эти сложности), я просто представил, что за мной гонятся каннибалы, и, испустив истошный вопль, ринулся вперед, а потом, конечно, упал в воду. Но зато сделал это по-своему.

С забором было легче управиться. Колючая проволока зацепилась за мои штаны сзади, но мне удалось уберечь нежнейшую часть своего тела. Теперь я видел еще кое-что. Лес на этой стороне реки был очень густым и заросшим жимолостью и какими-то колючками, так что я и шагу не мог ступить, не вскрикнув от боли. Разумеется, вскоре я перестал идти по прямой, а пошел по оленьей тропе, поднимавшейся в гору. На холме лес поредел, и передвигаться стало легче. Я увидел серую лису, потом дикобраза и стадо маралов. Это были уже не те олени с белыми хвостиками, которые поедали цветы, высаженные у тропинки, ведущей к нашему дому. Когда Нана ездила в Шотландию на конференцию психологов, она послала мне открытку с изображением таких животных. Рога у них были просто роскошные. Ни один охотник не отказался бы повесить их у себя в доме. А шкуры – рыжеватые. Они так же мало общего имели со штатом Нью-Джерси, как и я. Вдруг показалась полянка. Видимо, дом Осборна находится где-то поблизости. В центре поляны, на каменной глыбе, стояла мраморная статуя обнаженной женщины. Ее руки были простерты к небу, будто она держала невидимый огромный кубок. Но потом я прочитал, что было написано на камне, и понял: это могила первой жены Осборна. «Луиза. 1906-1927».

Через три часа Луиза опять выросла передо мной, и стало ясно, что я заблудился. Солнце уже клонилось к закату. Я стоял в тени надгробного памятника, и мне было немного не по себе, потому что в зарослях папоротника на краю прогалины я наткнулся на мертвого оленя. Охотник отрезал ему голову и вытащил печень. Надеюсь, это сделал охотник.

Мне нужно было немедленно успокоиться. Если я буду продолжать паниковать, то никогда не смогу выбраться отсюда. А сделать это абсолютно необходимо, иначе мама всполошится, начнет звонить Гейтсу, тот – Осборну, Осборн скажет миссис Лэнгли, та поделится с Брюсом и Джилли, и все узнают о том, как я потерялся. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Люди будут смеяться надо мной. Как же я буду ориентироваться в дебрях страны яномамо, если потерялся в лесах Садового штата ^[16]? Нет, на самом деле это была проверка.

Как-то нас с Хлюпиком отправили на две недели в бойскаутский лагерь. Помню, он как-то говорил мне, что, если ты потерялся в лесу, нужно взобраться на дерево. Была только одна проблема. Ветки, за которые можно было ухватиться, росли слишком высоко, а стволы были слишком толстыми, чтобы по ним карабкаться. Я попытался подтянуться, схватившись за лозу толщиной в мою руку у кисти, но она оборвалась как раз в тот момент, когда я понял, что это ядовитый плющ. Головой я сильно стукнулся прямо о землю. А потом увидел, что в двадцати футах от меня, между раздвоенным стволом одного из деревьев, была небольшая фанерная платформа, которую я не заметил раньше, хоть и проходил под ней несколько раз. К стволу дерева было прибито несколько палок, так что получилось нечто вроде лестницы. Надо на нее забраться.