Книга Кодекс Люцифера онлайн - страница 12

4

– Ни единого заклинания для вызова самого крошечного демона?

– Ни единого размытого изображения будущего в зеркале?

Розмберка и Лобкович тащили Андрея через коридоры Градчан, увидеть которые Андрей никогда и не надеялся. Стражи вытягивались, когда они спешили мимо них; слуги подобострастно кланялись и прижимались к домам; их отражения скользили по поверхностям зеркальных залов, гладко отполированных пилястров и дорогих застекленных витрин по бокам и, казалось, двигались с их скоростью. Раненая голова Андрея пульсировала в такт его торопливым шагам.

– Нет, – простонал он.

– Ни одного фокуса?

– Вовсе не обязательно устраивать настоящее волшебство.

У Андрея возникло чувство, что реальность иногда уплывает от него и остается в облицованных керамикой, мрамором, деревом или позолоченных комнатах, которые они проходили. Розмберка и Лобкович с удивительной скоростью ввергали его в пучину безумия. Он был слишком напуган, чтобы помешать этому.

– Ну, я знаю «Три дырки на один болт», – запинаясь, произнес он.

Лобкович так резко затормозил, что Розмберка и Андрей едва устояли на ногах. Старичок протянул руку вверх и схватил Андрея за воротник.

– Ты что же это, хочешь устроить оргию перед глазами кайзера, маленький засранец? – прошипел он.

– Нет-нет, – испуганно забормотал Андрей, – мы просто ее так назвали. Если сказать «Три колпачка для одной кегли», никому не будет интересно.

– Кто такие «мы»?

– Мы. Рыцари улицы. Я хотел сказать – уличные крысы…

– Он говорит о том сброде, который живет на улице, и у которого нет ни родителей, ни дома, ни хлеба, ни приличных манер, и который промышляет тем, что обворовывает и обманывает почтенных бюргеров, – объяснил Розмберка.

Лобкович моргнул.

– А, так ты об этой игре, – понял он. – Мне она известна под названием «Три монашки и отец настоятель». – Он неожиданно захлопнул рот и покраснел.

– Лично мне эта игра неизвестна, – заявил Розмберка.

Лобкович снова куда-то потащил Андрея.

– Вперед, вперед! – пыхтел он. – С кайзером нельзя играть в азартные игры.

– Особенно связанные с мошенничеством, – добавил барон.

– Так вы же вроде бы не знаете эту игру, мой дорогой Розмберка?

– Ну, я о ней слышал, – ответил тот и бросил убийственный взгляд на Лобковича поверх головы Андрея.

– Ну что еще? Что еще? Не напрасно же ты столько лет был ассистентом мастера Ското!

– Столько лет? – пронзительно вскричал Андрей. – Да он подобрал меня уже здесь, в Праге! И я ничего не делал, кроме как убирал за ним грязь!

Лобкович ударил себя ладонью по лбу и выругался, почти не замедлив движения вперед. Они как раз вошли в зал, чья ширина казалась больше, чем длина улицы перед домом Ското, и который протянулся так далеко, что звук их шагов отдавался сильным эхом, а потолок был таким высоким, что не уступал небу на улице. Они промчались через него галопом – с левой стороны показалась дверь на улицу. Барон и верховный судья провели Андрея через нее на лестницу, одна-единственная ступенька которой была больше, чем вся гостиная в доме на берегу Влтавы. Оба старых придворных, ни секунды не колеблясь, пошли в атаку на лестницу. Толстенький Розмберка свистел в ухо Андрею, как протекающий чайник.

– Может, стоит попробовать выпотрошить его прямо на глазах у кайзера? – предложил Розмберка, к которому дыхание вернулось только в конце лестницы. – Потому что он, похоже, ничего не умеет.

– Нет, – рявкнул Лобкович. – Не то чтобы мне было жаль этого каналью, но вид спутанных кишок лично меня не избавил бы от меланхолии.

Слова обоих стариков о пытке звучали в ушах Андрея набатом. Он, спотыкаясь, шел рядом с ними и был слишком охвачен паникой, чтобы ему пришла на ум мысль о побеге. Ему казалось, что на этом этаже они прошли точно такое же расстояние назад, что и на предыдущем – вперед. Будь ужас, овладевший Андреем, не таким всеобъемлющим, он бы, наверное, мог рассчитывать на неплохую возможность скрываться годами, если бы сейчас рванул прочь и углубился в покои дворца. Однако даже его инстинкты уличной крысы оказались замороженными; перед его мысленным взором выросла настоящая стена, к которой неслась и грозила расшибиться в лепешку его жизнь, и уличная крыса окоченела от страха.

– Кайзер будет требовать крови, если мы просто объявим ему о своей неудаче, – охал Розмберка. – Пожалуйста, не так быстро, Лобкович, у меня сейчас жила лопнет.

– Пусть лучше требует его крови, а не нашей, верно? – ответил Лобкович; из-за одышки голос его звучал сдавленно.

Андрея круто развернуло, мимо него промелькнули двойные створки парадных дверей, двое стражей вытянулись во фрунт, распахнули створки следующей двери с такой силой, что они стукнули о стену, и снова закрыли их, как только троица вошла в помещение. Неожиданно оба старика встали как вкопанные. Андрей попытался удержать равновесие. Розмберка рухнул на какой-то сундук и стал хватать ртом воздух, одновременно обеими руками обмахивая побагровевшее лицо.

– Все из-за дурацкого ореха! Я слишком стар для таких глупостей!

В комнате находились еще четыре человека. Один из них был высоким, худым и одетым во все черное, как испанцы, хотя и без свойственной им устрашающей элегантности. Вокруг его лысой головы был обернут кожаный ремень, с которого что только не свисало: длинная и тонкая кирка, металлические шпатели, ножницы с крошечными лезвиями и гораздо большими кольцами. Прямо перед его носом болтался отполированный металлический диск, на который он косил глаза. Длинная эспаньолка выглядела, как еще одна неестественная подвеска с непонятной медицинской функцией. Двое других были внешне ничем не примечательны, если не обращать внимания на неприкрытую ненависть, проступавшую сквозь изумление, с которым они разглядывали Андрея. Эти двое были знакомы Андрею – не так давно они позаботились о том, чтобы его хозяин, прибывший в Прагу с тремя обитыми бархатом каретами, уже через несколько месяцев покинул город, спасаясь от кучи долгов. Эдвард Келли и Джон Ди были любимыми алхимиками кайзера, и за короткое время им удалось дискредитировать и разорить прибывшего из Италии соперника. Андрей знал, что Ското тайно отомстил за себя, осчастливив сначала жен, а затем и любовниц обоих мужчин («Сделать кровать чисто, Андреа!»). Четвертый присутствовавший был карликом в шутовском колпаке и забавных туфлях с длинными загнутыми носами; он сидел на полу у единственной двери в задней части комнаты и рассматривал вновь прибывших во всем разуверившимися жабьими глазками.

– Это алхимик? – спросил мужчина в черном.

– Я решительно возражаю, – злобно заявил Эдвард Келли. – Того достойного дворянина из Италии никак нельзя называть алхимиком. Алхимия – это наука! И как бы там ни было, этот мужчина определенно…

– Нет, доктор Гваринони, – пропыхтел Лобкович и с трудом приподнялся. – Это тот, кого мы привели вместо него. Алхимик дал деру.

Келли и Ди обменялись быстрыми взглядами. Императорский лейб-медик покосился на Андрея из-за своего отполированного металлического диска.

– Merda ^[22], – вот и все, что он сказал.

– И что? – спросил Лобкович.

Врач пожал плечами.

– Пусть заходит.

Лобкович подтолкнул Андрея к двери. Врач торопливо шел рядом с ними, чтобы открыть ее, однако лишь слегка отодвинул ее. Карлик следил за ними своими вытаращенными глазами. Андрей вернул ему взгляд. Гном поднял толстый палец и постучал себя по носу.

– Удачи, приятель, – сказал он.

Неожиданно Андрей оказался в комнате, в которой ночь не то уже началась, не то вообще никогда не заканчивалась и где стоял тяжелый запах немытого тела, испражнений, заплесневелых продуктов и затхлых желаний. Восковые свечи устало коптили в темноте, прибавляя неприятных запахов; если бы кто-нибудь зажег заправленную рыбьим жиром лампу, то комната, наверное, взлетела бы на воздух. Дверь за спиной Андрея, мягко щелкнув, неумолимо закрылась.

– Мастер Ското? – раздался глухой, как из могилы, голос.

Андрей едва сдержался, чтобы не заорать.

– Э… э… э… – только и смог произнести он.

– Мастер Ското?

Андрей упал на одно колено.

– Нет, ваше величество, – начал он. «Нет, ваше величество, я только лакей человека, который облегчил казну вашего величества на целый ларь золота и серебра, не говоря уже о чрезвычайно ценном… э… орехе. Человек, которого ваше величество желает видеть, дал деру, но я здесь, и ваше величество может приказать вспороть мне живот и выпустить наружу кишки, поскольку у меня нет ничего, что могло бы развеселить вас, кроме игры "Три дырки на один болт", но это мошенничество, и ваше величество вряд ли найдет забавным обман сначала со стороны господина, а потом и его слуги». Мысли Андрея со скрежетом остановились. Он дрожал всем телом. – Нет, ваше величество, – повторил он.

Среди теней под балдахином над стоящей в центре комнаты кроватью зашевелилась еще более темная тень. Кожаные ремни, на которых висела кровать, заскрипели. Нечто массивное выкатилось из-под покрывал и, охая, встало. Андрей заметил, как просел паркет, когда тень перенесла свой вес на ноги. Одна из свечей стала двигаться вместе с кайзером, когда он, тяжело ступая, направился к Андрею, а перед ним стеной двигался запах человека, много дней лежавшего в выделениях собственного тела и не беспокоившегося по этому поводу. Андрей услышал металлический скрежет, а затем свеча неожиданно оказалась прямо у него перед глазами, и одновременно к его горлу прикоснулось что-то ледяное. Андрей пискнул, как котенок, и почувствовал, как нижняя часть его живота превращается в месиво.

– Чего ты хочешь? – спросил его кайзер.

Слова донеслись тремя волнами невыносимого смрада. Давление клинка меча на горло было для Андрея подобно прикосновению косы великого Жнеца. Он уставился в придвинувшееся к нему лицо, наполовину ослепленный пламенем свечи, и увидел мутные глаза, чьи нижние веки так сильно отвисли, что была видна их внутренняя сторона; тестообразные, обвислые жирные щеки, на которых пробивалась белесая, как плесень, щетина; длинный крючковатый нос и тяжелую нижнюю губу, свешивавшуюся в мелкие заросли бороды и влажно поблескивавшую. Андрей снова ощутил пустоту внутри, как в тот день, когда застреленный монах упал на землю прямо перед ним, и рефлексы взяли власть над его телом, поскольку его дух временно отключился от происходящего.

– Я хочу рассказать вашему величеству одну историю, – услышал Андрей свой шепот. – Меня зовут Андрей фон Лангенфель, я никто и ничто, и я не умею ни вызывать демонов, ни показывать картинки в зеркалах. Но я могу рассказать вашему величеству одну историю, историю с загадкой, и, если вашему величеству удастся ее разгадать, вы также спасете мою душу.

– Даже священники не могут спасти душу, – возразил кайзер Рудольф. – Все, что они предлагают, – обман.

– Я предлагаю историю, – сказал Андрей. – И предлагаю спасение моей души. – Его руки шевелились в камзоле сами по себе, давление клинка усилилось, но Андрей уже вытащил медальон и держал его в свете свечи. – Вот этим моя история заканчивается, – продолжил он, – однако я убежден, что начинается она этим же. Это и есть загадка. Хочет ли ваше величество послушать мою историю?

Лицо кайзера отодвинулось от пламени свечи. Клинок по-прежнему прижимался к шее Андрея. Пустота у него внутри снова начала наполняться жизнью, и юноше показалось, что только сейчас он осознал, что сделал. Его вытянутая рука, сжимающая медальон, висела в темноте и начинала дрожать.

Неожиданно давление лезвия исчезло. Паркетный пол затрещал и захрустел. Огонь свечи снова переместился к кровати. Что-то с грохотом упало на пол; судя по звуку, это был небрежно оброненный меч. Кровать заскрипела.

– Подойди ко мне, сын мой, – донесся голос из тени под балдахином. – Я хочу послушать твою историю.

Час спустя Андрей открыл дверь, ведущую из спальни кайзера в переднюю. На него уставились пять пар глаз. Он опустил взгляд и обнаружил последнюю пару глаз навыкате. Карлик кивнул, и Андрей кивнул ему в ответ. Он предусмотрительно закрыл за собой дверь.

– Его величество спит, – сказал он и удивился, как сильно охрип его голос. – Его величество желает, чтобы его разбудили через два часа. К этому времени к его услугам должны быть горячая ванна и императорский купальщик, а горничным следует снять занавеси и постельное белье и сжечь их. После этого его величество желает кушать.

Лобкович покачал головой. Остальные молча, по-рыбьи, шевелили губами.

– Я не знаю, что ты сделал, мой мальчик, но мы все тебе благодарны, – заявил Лобкович.

– Я тоже этого не знаю, – ответил Андрей. Он посмотрел Лобковичу в глаза и попытался широко улыбнуться, но мышцы отказались подчиниться ему. – Однако ко мне теперь следует обращаться не «мой мальчик», a tabulator principaux ^[23].

Верховный судья вытаращил на него глаза. Андрей вспомнил, как они с бароном на лестнице совершенно хладнокровно советовались о том, стоит ли предать Андрея смерти, чтобы развеселить императора. Неожиданно лицевые мускулы проснулись; он заулыбался и повернулся к Розмберке.

– После еды его величество желает получить готовую дырочку. А пожалуй, лучше три дырочки, не правда ли, мой дорогой Розмберка?

Сказав это, он бросил Лобковичу какой-то предмет черного цвета размером с голубиное яйцо, которое все время держал в руке. Верховный судья неохотно подхватил его.

– Ой, – сказал Андрей. – Орех нашелся. Он лежал под подушкой его величества. Вы ведь позаботитесь о нем, мой дорогой Лобкович?