Книга Былинка-жизнь онлайн - страница 7

Детские и юношеские годы Бородина^[3]

Собственный дом матери – впрочем, матерью Бородин никогда её не называл, а называл всегда «тётушкой», не то в шутку, не то всерьёз, но так повелось с самого раннего детства, – собственный дом матери выходил чисто вымытыми квадратными окошками прямо на двор Измайловского полка, и там маршировали солдаты. Он слышал барабан, звук которого очень любил, особенно, когда форточка была открыта и вместе с сухим морозом звук сыпался в комнату. Под барабан он заснул на подоконнике, а потом, проснувшись, побежал в спальню матери, к той, что была всех красивее, милей, умней.

– Моя лапочка! Сторублёвый мой котик! – сказала она и поцеловала его в глаза, и он увидел нежный слой румян на её щеках, её тонкие, чуть начерченные брови, вдохнул запах духов, идущий от её плеч и русых волос.

– Я хочу учиться играть на барабане, – сказал он, – я бы тебе играл на барабане.

Она весело захохотала, и из тёмного угла комнаты в ответ раздался медленный, глуховатый смех Луки Семёновича Гедианова. Он сидел там, в синем сюртуке, расчёсанный на пробор, с лицом почти оливкового цвета и зелёной своей сединой, сверкая чудной глубины глазами, огромными, как поверхность полного стакана. Таким же он был изображён на висевшем прямо против него портрете, только там он держал в руках Евангелие и не смеялся. Луке Семёновичу было под семьдесят и был он членом Библейского общества.

Он ездил сюда каждый день. Лошади его полдня и полночи простаивали у подъезда этого дома. А «тётушку» из уважения к её 25 годам и трём сыновьям (приписанным к различным крепостным Луки Семёновича) никто из слуг давно не называл «барышней». На самом же деле она именно была «барышней», Дуней Антоновой, из Нарвы, красотой, умом, прелестью покорившей князя из рода Имеретинских.

Кто были эти крепостные люди, к которым приписывал Лука Семёнович своих сыновей, рождённых девицей Антоновой?

Бородин, Александров, Фёдоров – о них никто не помнил в доме. Сашу по отчеству звали Порфирьевич, Митю – Сергеевич, Еню – Фёдорович, и всё это было так просто и естественно, как и то, что старший сын, которому шёл 20-й год, был смугл лицом, длинными глазами и ленивой походкой схож с Лукой Семёновичем и с его таинственным синим портретом, висящим в спальне «тётушки».

Медлительный, безразличный к жизни, играющий в девочку, сонный над книгами, он рос в своём крепком детском раю…

Он хочет учиться играть на барабане. Но в дне, занятом уроками математики, латынью, физикой, немецким, философией, мать выкраивает всего полчаса – не для барабана, а – так и быть – для флейты. И с того самого двора, засыпанного снегом, где учится полк, является в дом пахнущий морозом и деревней флейтист военного оркестра. Саша неистовствует от радости, а Лука Семёнович, сидя в своём узком кресле, зажимает уши, отложив Евангелие.

Но вот однажды весь дом наполняется внезапно ужасными запахами, клубами зловонного дыма и пара: на лестнице, на подоконнике, на фортепьяно, на буфетах, на умывальниках стоят Сашины посудины – это первенец «тётушки» занялся химией. Что-то вчера взорвалось, что-то загорелось, вызвали пожарных.

– Мой сторублёвый котик, – говорит мать, зажимая нос платком, – старайся! Ничего понимать не понимаю в твоей ботанике, но позову лучшего профессора тебя учить. Сама ничему не обучена, но ты у меня непременно учёным будешь.

Так он ни в чём не знает отказа, но ещё не чувствует себя ни мужчиной, ни взрослым: до сих пор его переводят через улицу. Ростом он с дверь, темнеет под носом губа, срывается голос. «Тётушка» – звучит теперь нарочито, чтобы молодить красавицу-мать.

И вот у него появляется товарищ. Его звали Миша Щиглев, он жил в Царском селе, а учился в Петербурге, и не стоило почти никакого труда уговорить «тётушку» взять к ним в дом Мишу.

Оба стали учиться игре на фортепьяно, оба, обгоняя друг друга, завязли в науках. Но Миша больше склонялся к музыке, а Саша к химии, и иногда вечером, когда оставался час до сна, надо было выбирать: играть ли в четыре руки Бетховена или сесть за пробирки? Надо было выбирать, а он никак не мог это сделать.

На фортепьяно он играл с Щиглевым; самоучкой научился играть на виолончели; ночами просиживал над биологией Вюрца, а когда наступала весна, сдавал и сдавал – всегда первым, всегда лучшим – экзамены. Сдавал экстерном, потому что мать не допускала его в классы. И всё это был уже не детский, но всё тот же крепкий рай: кругом было счастье. И концерты у родственников друга, и слова учителей о будущем его. «Вам, Бородин, всё открыто. Таких, как вы да Менделеев, в России не много». В 16 лет мать записывает его «купцом третьей гильдии», и он поступает в академию, но занятий музыкой не оставляет.

– Бородин, поменьше занимайтесь романсами! – убеждают профессора, – Вас ожидают труды по алкалоидам, а вы всё выводите Ваши нотки. За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь…

– Это правда, правда, – повторяет он себе, но невозможно пропустить премьеру новой оперы, не пойти на концерт приезжей знаменитости, нельзя не проиграть ещё и ещё раз увертюру «Руслана и Людмилы» Глинки.

Жизнь несла его. Что такое было время, он не сознавал, ему всегда его было достаточно. Никто никогда не видел его спешащим, а успевал он лучше и больше всех. Время текло, увлекало куда-то – в молодость, к новым людям и книгам. Как змеиная шкура слезало с него детство.

Из женского окружения в доме он уходил к мужчинам-товарищам, к студентам. Он был на редкость и удивление здоров, был хорош собой: высок, с чуть сонливым и высокомерным выражением правильного лица. Женщины не беспокоили его, мать заблаговременно наняла по своему вкусу молодую горничную Анну Тимофеевну; она была в доме, под боком, и ему незачем было искать бурь сердца.

Так наступала его юность, и уж, конечно, не было на свете человека счастливее его. Если кто-нибудь когда-нибудь намекал ему, что знает что-то о тёмном его происхождении, он не обижался, а ясно и просто объяснял всё как было. Его тянуло к знанию, к искусству, его влекло к цельной жизни, которой он был частью – цельной и прекрасной.

Задание. Прочитайте текст и перечислите содержащиеся в тексте факты, которые могут служить доказательством утверждения, что детство и юность Бородина прошли счастливо.