Рецензия на книгу Черная линия от fermalion

Берем наигранную тарантиновскую крутизну напополам с любовью поиграть мускулами на камеру, смешиваем с паланиковской небоязнью запачкать руки и склонностью к откровенной чернухе, выпекаем в адовом пламени мрака и безумия до образования характерной угольно-черной корочки, после чего изымаем из полученной массы Тарантино и Паланика — потому что тут нет ни развеселой мультяшной идиотичности первого, ни претенциозной мизантропии второго.

Начинается «Черная линия» несколько надуманно, искуственно — журналистская любовь Гранже к жареным фактам заставляет его слегка переигрывать, сгущая краски. Впрочем, достаточно быстро история втягивается в более правдоподобное русло, в котором призраки гниения проступают поначалу совсем неявно, а оттого — более реалистично и глубоко.

Густая, как смола, и черная, как нефть, атмосфера разложения, какого-то сардонического торжества, макабра и фантасмагории присутствует в книге почти с самого начала, но читатель погружается в нее постепенно. Очень медленно. Лишь слегка отставая от главного героя.
Что-то нависает, что-то движется. Грядет.
Что-то, точнее всего характеризуемое английскими словами «doom» и «obsession» — такое же тягучее и вязкое, и, по моему убеждению, не могущее быть достаточно точно переведенным на русский без того, чтобы не утратить некоторые нюансы звучания и смысла.

«Типично для тюрем: героинщики в состоянии транса теряют чувствительность. Пока они парят в облаках, крысы отгрызают им конечности. Потом они просыпаются, обглоданные, как косточка от окорока» (из книги).

«Дети, с которыми он имел дело в последние годы, как правило, лежали в ящиках из нержавеющей стали в морге. Убийства. Педофилия. Инцест» (из книги).

Здоровый скепсис и умение не отождествлять себя с героями книги, конечно, помогут вам дистанцироваться от всего этого мракобесия, так что по-настоящему страшно вам, вероятно, не будет — но понервничать как следует вам все же предстоит — тут уже в Гранже говорит опыт сценариста. Описываемые события очень кинематографичны, так что даже самая слабая фантазия живо нарисует перед читателем весьма живописную картину во всех ее неаппетитных подробностях.

«Перед тем, как трахать мальчишек, он устраивал им сеансы электрошока, чтобы ягодицы максимально сжались. Тогда, входя в них, он воображал, будто лишает их невинности. Он разрывал им анусы, наслаждался кровью, текшей у него по ногам и облегчавшей проникновение, ласкал кожу, еще трепетавшую от электрических разрядов...» (из книги).

Герой «Черной линии» пишет свою собственную книгу, которая называется «Черная кровь». Нетрудно догадаться о ее сути, правда?
Мрак и сумасшествие не просто наполняют эту книгу, но начинают расползаться вокруг нее, вплетаясь в судьбы окружающих героя людей.
Скользкие щупальца растут в обе стороны вымышленного произведения: составляя суть его сюжета, они одновременно охватывают друзей «автора» и знакомых, вовлекая их в непрекращающийся танец ужаса, смерти и непрекращающегося, все нарастающего нервного напряжения.
Это порождает интересный эффект: временами начинает казаться, что эта паутина обреченности растет не только внутрь и наружу «Черной крови», а внутрь и, что самое неприятное, наружу самой «Черной линии».

Непростые взаимоотношения вымышленного автора и вымышленного же читателя иногда создают иллюзию вовлечения в этот кошмар и читателя реального — что-то подобное было в пелевинском «t» (хотя параллель, вероятно, не единственная, да и не самая подходящая, но других книг, дающих подобное ощущение, я не припоминаю).
Вы вглядываетесь в эту бездну — выпуклую, рельефную, пугающе-реалистичную — и в какой-то момент бездна начинает вглядываться в вас.

«Раскаленные докрасна железные пруты, которые охотники на Крайнем Севере суют в задний проход лисицам, чтобы убить их, не попортив мех» (из книги).

Концовка получилась немного банальной и предсказуемой, хотя в созданных условиях вполне логичной — в авторе опять проснулся сценарист, для которого «крипи-энд» — такой же архетип, как и «хэппи-энд».
Она словно возвращает нас к такому же искуственному началу истории.
Но между этими двумя слабоватыми звеньями — четыре сотни страниц, которые, как я уже сказал, если и не испугают, то хотя бы понервируют будь здоров.

Очень хорошо (кошмар).