Книга Буря на озере онлайн

* * *

Налетел шальной ветер, подхватил посреди улицы клочок газеты и понес, как змея, над крышами. Шугалий смотрел на трепещущую в воздухе бумажку, пока та не исчезла где-то за деревьями. Сунул руки в карманы пиджака и зашагал по мощенному кирпичом тротуару, подставив спину ветру. Он был уверен, что именно эта улица выведет его к озеру, но оно неожиданно блеснуло справа между домами, и Шугалии повернул в узкий переулок, где на спорыше паслись белые откормленные гуси. Они недружелюбно загоготали и неохотно расступились, а огромный гусак даже попытался ухватить его за брюки.

Озеро начиналось сразу же за домами, и Шугалии остановился пораженный. Он слышал, что Светлое озеро называют Полесским морем, и относился к этому скептически, – каждый, хваля свое, склонен к преувеличениям, но озеро действительно раскинулось до горизонта, сливалось с ним, и ветер гнал по нему высокие волны с белыми барашками.

Присмотревшись, Шугалии различил чуть левее узкую черную черточку противоположного берега, и все же первое впечатление бескрайности не покидало его; он прислонился к обшарпанной ветром одинокой иве и долго стоял, глядя, как накатываются на чистый песчаный берег высокие волны.

Представил, как неуютно сейчас где-нибудь на середине озера даже в большой рыбацкой лодке, как бросают ее волны, как зачерпывает она бортом холодную шипящую воду. С такой стихией шутки плохи, и, как он узнал, в бурю даже на больших моторных лодках рыбхоза редко рискуют выходить на озеро. А что уж говорить об обычных плоскодонках…

Увидев неподалеку в заливчике несколько причаленных лодок, Шугалии направился к ним. Залив отделяла от озера широкая песчаная коса, но волны перекатывались через нее, раскачивали лодки, они терлись исцарапанными бортами друг о друга, и в них хлюпала грязная вода.

Лодки были похожи как близнецы: просмоленные, с поломанными решетками на дне, отполированными, почерневшими сиденьями и разбитыми отверстиями для уключин. Только одна выделялась среди них: выкрашенная синей масляной краской, с багажником на носу, запертым большим замком. Даже цепь, прикреплявшая лодку к вбитому в берег железному шкворню, отличалась от других – те давно уже проржавели, а эта, хорошо смазанная солидолом, блестела, и капли воды скатывались с нее.

Лодки принадлежали обитателям приозерных домов – это Шугалии определил сразу. Доски за кормой были приспособлены для крепления подвесных моторов, и от зажимов на них остались четкие следы. На берегу не было укрытий для моторов, их каждый раз снимали с лодок и тащили домой. А попробуй пронести хотя бы несколько сот метров двухпудовую железяку!

Шугалии огляделся вокруг и направился к нарядному дому с мансардой. Ворота усадьбы были открыты, из них выезжал самосвал. Он натужно заревел, обдав Шугалия острым запахом навоза, – хороший хозяин летом заботится о навозе. Загорелый человек с выцветшими на солнце волосами и сильными, жилистыми руками неторопливо запирал ворота. Шугалии поздоровался, и человек ощупал его острым вопросительным взглядом. Не ответил, лишь чуть наклонил голову, и это можно было истолковать и как приветствие, и как нежелание начинать пустой разговор..

– Хорошая у вас лодка, – уверенно начал Шугалия. – Небось сами смастерили?

Человек посмотрел на него исподлобья.

– Не продается, – бросил он сухо.

– Это ваша – синяя?

– Ну, моя… Откуда знаете?

Шугалии кивнул на синие ворота.

– Такого же цвета. А лодка хорошая. На такой хоть сейчас выходи на озеро.

А вы нездешний. – Губы у человека растянулись в чуть заметной иронической улыбке, словно все, кто не имел счастья жить в Озерске, были людьми низшего сорта.

– Нездешний, – вздохнул Шугалий.

– Я и вижу – курортник! – оживился человек. Посмотрел на Шугалия внимательнее, будто оценивал – чего стоит. Очевидно, приезжий оставил хорошее впечатление, потому что спросил: – Может, квартиру ищете?

– По делам я. Остановился в гостинице.

Хозяин усадьбы сразу потерял интерес к Шугалию.

Что-то недовольно пробормотал и взялся за ручку калитки.

– Так я о лодке, – остановил его Шугалий. – Порыбачить. Само собой разумеется, я заплачу.

Человек оглянулся.

– А грести умеете?

– Разве у вас нет мотора?

– Ого, чего захотел! Мотор денег стоит… Весла дам, и все. Рубль в час.

– На веслах далеко не уплывешь…

– Мотор не дам! – категорично отрезал хозяин. – Каждому давать – сам на мель сядешь.

– А если с вами? – сделал еще одну попытку Шугалий. – Вместе с вами порыбачить?

Человек задумался только на мгновение.

– Цена такая же, – решил. – Завтра, если озеро успокоится.

– У вас такая большая лодка…

– Озеро не любит нахальных…

– А смелых?

– Тебе, парень, вижу, скромности не занимать!

– В Крыму мы ловили ставриду…

– Так и катись в Крым! – вдруг озлился хозяин. – Тоже мне умник.

– Извините, но я считал, что в море…

– Не знаю, как в море, а у нас волна злая. Да и лодки – плоскодонки.

– Почему же килевых не делаете?

– Втрое дороже, а зачем? В непогоду рыба все равно не ловится.

– Как вас величать?

– Ничипором Спиридоновичем. А насчет рыбалки, если погода будет, не сомневайся. Тут ребята на спиннинг по десятку щук вытаскивают. А вы из области?

По какому делу к нам, если не секрет?

Обсуждая вчера с подполковником Ятко план действий в Озерске, они решили, что Шугалию не стоит выдавать себя за кого-то другого – это только осложнило бы расследование. Однако зачем этому слишком уж деловитому выжиге знать, что разговаривает с капитаном госбезопасности.

– Из милиции, – ответил Шугалий.

Лицо у хозяина удивленно вытянулось.

– Так, может, зайдете? – распахнул он калитку. – Вот это гость. Милиция из области по пустякам не ездит…

– А-а, – явно преуменьшил свою миссию Шугалий. – Всякое бывает. Вот утонул у вас один на той неделе…

Хозяин хитро покосился на Шугалия: мол, задуривай головы другим, а мы не лыком шиты, – разве у нас в районе своей милиции нет, чтобы заниматься утопленником?

– Озеро у нас серьезное, – произнес он значительно, – а летом курортники наезжают. Туристы патлатые костры жгут, водки назюзюкаются и – в воду…

У нас утопленники – не диво.

Опровергнув таким образом версию Шугалия, он уставился на капитана, – что, мол, теперь запоешь? – но тот решил не разубеждать хозяина.

– Ветврач у вас утонул, может, слышали? – спросил Шугалий.

Ничипор Спиридонович оживился.

– Знал его, хороший был ветеринар. Когда корова у меня заболела…

Болезнь коровы, очевидно, была событием в жизни дядьки, и он собирался обстоятельно рассказать о ней, но это не устраивало капитана.

– Странно… Вот вы говорите, что в бурю с озером не шутят… А ветврач это хорошо знал, в Озерске же родился…

– Мы и сами удивляемся. Бывает, неожиданно налетит ветер, может, и у него было такое цыганское счастье.

– Или лодка плохонькая.

– Поговаривают теперь про этот случай много чего, так слыхал, что делал лодку ветеринару Балега, а Балеговы лодки лучшие в Озерске. Я тоже хотел ему заказать, да дорого берет, черт бы его побрал, пришлось самому. Видели, какая красавица, Балеговой не уступит.

– Конечно, не уступит, – потешил его самолюбие Шугалий. – Ну, стало быть, до завтра…

Он ушел, чувствуя, что Ничипор Спиридонович провожает его долгим взглядом, небось жалеет, что загнул про рубль в час, старый воробей, на метр под землей видит, а тут не отличил капитана милиции от обычного курортника…

Эта мысль почему-то развеселила Шугалия, и он оглянулся: Ничипор Спиридонович действительно стоял у калитки и смотрел ему вслед. Шугалий махнул на прощанье только рукой.

Капитан миновал гостиницу и вышел на центральную улицу города. Официально Озерск назывался городом, однако был скорее городком – одноэтажный, весь в садах, с городским парком, как называли тут сквер с несколькими скамейками. Только на центральной площади трехэтажный универмаг с гастрономом внизу да несколько двухэтажных домов поблизости на нарядных асфальтированных улицах: райком партии, райисполком, разные районные учреждения и организации, в том числе и райотдел госбезопасности, где в шестнадцать часов у Шугалия была назначена встреча с лейтенантом Малиновским.

По указанию руководства лейтенант должен был взять в райотделе милиции материалы предварительного следствия по делу о гибели ветврача Андрия Михайловича Завгороднего. Согласно официальной версии, выдвинутой следователем милиции, Завгородний погиб на прошлой неделе в результате несчастного случая во время рыбной ловли.

Утром стояла тихая погода, ничто не предвещало бурю, и ветврач отправился на озеро. Очевидно, он так увлекся рыбалкой, что не заметил перемены погоды или надеялся, что буря будет кратковременной, но сильный ветер поднял большую волну, лодку раскачивало, и Завгородний, выбирая снасти или по какой-то другой причине, поскользнулся, ударился головой о сиденье или борт и потерял сознание. Лодка, став неуправляемой, перевернулась, и ветврач погиб.

Версия была подкреплена медицинской экспертизой. На затылке Завгороднего действительно обнаружена рана, но не смертельная. Ветврач был еще жив, когда очутился за бортом, – в легкие попала вода, значит, еще дышал, вероятно, пытался выплыть, но силы оставили его.

Что и говорить, убедительная версия, и никто не опровергал ее. Но через несколько дней после похорон сын ветврача, аспирант Львовского университета Олекса Завгородний, разбирая отцовские бумаги, нашел черновик письма. Точнее, не письмо, а только его начало, всего несколько слов на чистом кусочке бумаги:

«17 августа 1974 г. В областное управление государственной безопасности. Сообщаю, что я стал предметом…» – последние три слова зачеркнуты и вместо них: «в мой дом приехал…» Снова зачеркнуто, и с новой строки:

«У меня был весьма неприятный разговор, который, полагаю, должен заинтересовать компетентные органы. Во время войны…»

На этом письмо обрывалось. Видно, что-то помешало Завгороднему дописать его или он просто был слишком издерган, чтобы собраться с мыслями. Сунул его под бумаги в средний ящик письменного стола.

А на следующий день, в воскресенье, 18 августа, погиб на озере.

Это письмо и явилось причиной поездки в Озерск оперативного работника областного управления госбезопасности капитана Миколы Константиновича Шугалия.

До шестнадцати часов было еще достаточно времени, и Шугалий решил зайти в библиотеку. Чувствовал, что в Озерске придется задержаться, а заснуть без хорошей книжки не мог: что бы ни было, а должен почитать перед сном хоть четверть часа. Надеялся, что районная библиотека выписывает «Роман-газету», а в последнем номере помещен роман о сложной судьбе офицера, который через много лет встретился с немкой, – когда-то они любили друг друга, но жизнь разлучила их…

Библиотека помещалась на втором этаже старого дома, в ней было пусто, двое или трое подростков сидели в читальном зале, а библиотекарша стояла у окна и наблюдала за чем-то, должно быть чрезвычайно интересным для нее, потому что не оглянулась на скрип двери. Только когда Шугалий вежливо кашлянул, вздохнула и повернулась к капитану – посмотрела изучающим взглядом. Очевидно, знала всех своих читателей, вероятно, даже всех жителей городка; посещение незнакомца то ли заинтересовало, то ли обеспокоило ее, но она притушила блеск глаз, ни о чем не спросив, подошла к барьеру – стояла и смотрела молча, и бесцветные ресницы чуть-чуть вздрагивали.

Она не произвела впечатления на Шугалия. Тонкая, с продолговатым лицом и узкими бледными губами – может быть, они никогда не растягивались в доброжелательной улыбке, – библиотекарша смотрела сурово, будто стояла на страже всех своих книжных сокровищ и готова была своей узкой спиной защитить их от непрошеных гостей.

Шугалий несколько смутился под ее недружелюбным взглядом. Переступил с ноги на ногу, совсем как школьник, и спросил, могут ли в библиотеке выдать книжку человеку, попавшему в Озерск в командировку.

– Каждый имеет право пользоваться читальным залом, – сухо ответила библиотекарша.

– Но ведь, – возразил Шугалий, – в часы, когда читальный зал открыт, я должен работать… В конце концов, за меня могут поручиться…

Библиотекарша покачала головой.

– У нас печальный опыт, – пожаловалась она, – и никто не позволит нам разбазаривать государственный книжный фонд. – В этих словах прозвучала такая убежденность, что Шугалий невольно смутился, как человек, действительно покусившийся на казенное имущество.

– Жаль, – только и сказал он.

– А кто за вас поручится? – вдруг спросила библиотекарша, и в острых глазах ее блеснуло любопытство.

– Начальник райотдела милиции вас устроит?

Суровое выражение лица библиотекарши немного смягчилось.

– Так вы… С этого и начинали бы… – Библиотекарша улыбнулась, и капитан вдруг заметил, что ее губы подкрашены, правда, какой-то бледно-розовой помадой, но все же подкрашены, и шелковую кофточку украшает бантик.

Узнав, что именно хочет почитать приезжий, библиотекарша посмотрела на него с уважением, и Шугалий догадался, что сама она уже читала роман и по достоинству оценила его, – это, безусловно, свидетельствовало в ее пользу.

Оформляя книгу, она время от времени смотрела в окно. Очевидно, что-то там интересовало ее, и Шугалий незаметно посмотрел на улицу, но ничего заслуживавшего внимания не увидел. Домики с мансардами, перед одной из калиток остановились две женщины с сумками. Та, что в цветастом платье, поставила сумку между ног, из нее выглядывала утка, небось не такое уж чудо в Озерске домашняя утка, чтобы заинтересовать библиотекаршу.

Шугалий осторожно взял «Роман-газету», не свернул ее небрежно, как делал это дома, улыбнулся библиотекарше на прощанье и тоже получил в ответ улыбку.

Лейтенант Малиновский уже ждал Шугалия. Он солидно встал из-за стола, и капитан, даже не разглядев его до конца, понял, что лейтенант привык все делать солидно, не спеша и с чувством собственного достоинства.

Малиновскому было немного за тридцать. На нем был темно-синий костюм областной швейной фабрики, не очень дорогой, но и не совсем дешевый, должно быть парадный, и воротничок белой нейлоновой сорочки стягивал синий галстук в белый горошек, – Малиновский явно уважал старших по званию и с надлежащим вниманием и почтением воспринял приезд Шугалия в район.

Правда, лейтенант нервничал.. Об этом свидетельствовал безмолвный вопрос, застывший в его глазах, и поспешность, с которой он поправил и без того безукоризненный узел галстука. Положил руки ладонями на стол, большие сильные руки с обручальным кольцом на пальце, – белые манжеты высунулись из рукавов, и Шугалий отметил, что стянуты они серебряными запонками с искусственными бриллиантами, – серебро от времени потемнело, а стеклянные многогранники переливались на солнце, поблескивая почти как настоящие драгоценные камни; эту игру цветов заметил и лейтенант, она понравилась ему, и Малиновский немного поднял руки, искоса следя за веселыми искорками. В то же время он не сводил выжидательного взгляда с капитана – субординация не позволяла начать разговор первому, а Шугалий тоже молчал, откровенно разглядывая лейтенанта, с которым раньше встречаться не приходилось.

Малиновский в принципе понравился ему: тяжеловатые, словно вырубленные топором челюсти, большой нос и прямоугольные скулы делали его лицо почти квадратным, большой подбородок, – все это свидетельствовало о воле и упорстве; такого трудно обескуражить, а если уж что-нибудь вобьет в голову, то будет отстаивать до конца. Вообще Шугалий считал это недостатком для оперативного работника – таким обычно не хватает смекалки и гибкости, широты воображения, но они последовательны в разработке основных версий, их трудно сбить с определенного пути, они скрупулезны в рассмотрении и анализировании фактов, что и делает их прекрасными помощниками, образцовыми исполнителями.

Уловив напряженный взгляд Малиновского, капитан заметил, как у него чуть-чуть подрагивают скулы.

Шугалий начал ровным тоном, медленно, будто давно знал лейтенанта и давал ему очередное задание:

– Мы получили черновик заявления Завгороднего, и нам с вами поручено установить подлинную причину его смерти.

Желваки у Малиновского напряглись, он немного помолчал и ответил:

– Я внимательно изучил материалы, полученные в райотделе милиции. Обвинить следователя в небрежности трудно. По крайней мере, ничто не давало ему оснований заподозрить убийство. Завгородний рыбачил обычно либо один, либо с Ивасютой, метранпажем нашей районной типографии. Это подтверждают сестра Завгороднего и его сын, а Ивасюта в воскресенье был дома.

– А следователь уверен, что Завгородний в тот день рыбачил?

– Он взял из дому спиннинг и садок для рыбы.

– Когда поехал на рыбалку?

– Около шести. – Желваки Малиновского снова заиграли, и он сказал: – В материалах следствия, правда, есть упоминание о том, что сестра Завгороднего сообщила, будто на рассвете к ним кто-то заходил.

Я разговаривал со следователем. Говорит, что не придал этому значения. Подумал, может, кто-то из соседей по каким-нибудь делам. Мол, для чего убивать?

Завгородний в Озерске тридцать лет ветврачом, ну, корову кому-нибудь не вылечил или акт в колхозе отказался подписать, но ведь за это не убивают…

– Конечно, не убивают, – согласился Шугалий. – Следовательно, в милиции считают, что это просто несчастный случай?

Малиновский только пожал плечами.

– Но ведь это письмо Завгороднего к нам…

– До письма мы дойдем. Вы знаете, кто именно приезжал к Завгороднему накануне?

– Знаю.

– А следователь знал?

– Да.

– И это не вызвало у него никаких… – Шугалий поискал слово, – никаких раздумий?

Малиновский только развел руками.

Шугалий расстегнул верхнюю пуговку сорочки и ослабил галстук.

– На улице ветер, а тут жарища, – пожаловался он.

Лейтенант встал, распахнул окно, и в комнату ворвался холодный влажный воздух, пахнувший озером.

– Не считаете ли вы, – спросил капитан, – что именно это посещение было причиной письма Завгороднего в областное управление госбезопасности?

– Безусловно. Если бы что-нибудь другое, почему раньше не писал? Тут и ребенку понятно: приехал двоюродный брат из Канады, что-то требовал от Завгороднего или вербовал его – тот и начал писать нам.

Это было логично, и Шугалий согласился с лейтенантом. Правда, в прошлую субботу в Озерск в гости к Андрию Михайловичу Завгороднему приезжал его двоюродный брат Роман Стецишин, который еще в конце войны вместе с отцом – бандеровским куренным атаманом – удрал в Канаду. Теперь по приглашению родных приехал в область. Областное отделение «Интуриста» выделило в его распоряжение «Волгу». Стецишин приехал в Озерск около полудня и вернулся в областной центр после шести.

Шугалий успел поговорить с шофером, возившим Стецишина. Приехав к Завгороднему, тот отпустил шофера до четырех часов; водитель воспользовался этим, чтобы искупаться в озере, потом пообедал в чайной и ровно в четыре вернулся в дом Завгороднего.

Стецишин уже ждал его, правда, не возле усадьбы двоюродного брата, а чуть дальше, и никто не провожал его. Шофер еще удивился: для таких приезжих всегда устраивают застолье, и выходят они под мухой в сопровождении родственников, знакомых и незнакомых, целуются и обнимаются на прощанье. А этот канадец стоял, опираясь о ствол огромного ореха, молча сел в машину и приказал возвращаться в город. Правда, спиртным от него несло, но он не разговорился, как бывает с людьми навеселе: молчал почти всю дорогу, как и прежде, когда ехали в Озерск, – что ж, это не удивило шофера: успел насмотреться всякого, к тому же разговоры с пьяным мало радовали его.

Расспрашивая водителя, Шугалий поинтересовался, в каком настроении возвращался Стецишин из Озерска – был взволнован, мрачен или раздражен, может, был весел, – но водитель не заметил ни мрачности, ни раздражения: канадец был совершенно спокоен, под конец дороги начал, кажется, дремать, у гостиницы вежливо попрощался с ним и пытался сунуть трояк «на чай», но шофер не взял, и Стецишин около половины седьмого вечера поднялся в свой номер на третьем этаже.

Есть ли вообще какая-нибудь связь между его посещением Озерска и смертью Завгороднего?

– Вот что, – встал Шугалий и застегнул сорочку, – ваши предположения, лейтенант, небезосновательны. Бывает такое стечение обстоятельств, что только за голову хватаешься. Кстати, может, в милиции правы и Завгородний – жертва несчастного случая. Все может быть, лейтенант, извините, как ваше отчество?

– Называйте просто Богданом… – Щеки у лейтенанта порозовели, и Шугалий понял, что Малиновскому и правда будет удобнее, если его будут называть так.

Прищурил на лейтенанта хитрый глаз, спросил:

– А что говорят в поселке?

– О Завгороднем?

«О папе римском», – захотелось сострить, но Шугалий лишь нетерпеливо щелкнул пальцами, и лейтенант понял всю неуместность своего вопроса.

– Есть один слушок… – начал он неуверенно, – по-моему, глупости, но людям рот не заткнешь…

– Я хочу знать все, что вам известно о деле Завгороднего, – сухо проговорил капитан, и Малиновский сразу весь подобрался, чуть не вытянулся, встав.

– Говорят, – ответил он, – что Завгороднему отомстили. Два года назад был у нас процесс… О деле Кузя слышали?

– Заготовителя?

– Его… Судили двоих Кузей – братьев. Старшему дали пятнадцать лет, а младший отделался легким испугом. Три года общего режима. Я бы ему, сукиному сыну, не меньше пяти строгого закатил!..

– Может, именно поэтому вас и не выбирают судьей? – засмеялся Шугалий. – Но при чем здесь Завгородний?

– Он первый заподозрил Кузей. Дел со скотом от Завгороднего не утаишь. Сигнализировал прокурору…

Шугалий в общих чертах знал о деле заготовителей, орудовавших в Озерске. Механизм преступления был очень прост. Заготконтора выплачивала заготовителям определенный процент от стоимости проданного скота. У старшего Кузя по селам близлежащих районов были свои агенты, скупавшие скот у крестьян, – этим людям платили половину положенной суммы, а вторую половину Кузь клал в карман. Младший Кузь был одним– из его доверенных лиц.

– И младший Кузь, выйдя на свободу, угрожал Завгороднему? – догадался Шугалий.

– Люди слышали, прямо говорил: убью! Я ему, падлу, мол, брата никогда не прощу. Да и за себя расквитаться не мешает…

– Как звать?

На этот раз Малиновский уже не спросил – кого?

Уверенно ответил:

– Панасом.

– Живет в Озерске?

– На той стороне Озера. Село Ольховое.

– Тогда вот что. Я хотел бы поговорить с Завгородними, а вы поезжайте в Ольховое и попробуйте выяснить, где был Панас Кузь восемнадцатого августа. С самого утра. Его самого не тревожьте, соседей расспросите. Привлеките дружинников.

И все же Малиновский догадался, что его отстраняют от главного. Насупился, но Шугалий не обратил на это внимания. Хотел встретиться с сестрой и сыном ветврача наедине – ему хотелось откровенного и непринужденного разговора, если такой разговор вообще может состояться с людьми, подавленными тяжкой утратой.

За проволочной свежепокрашенной сеткой, огораживавшей усадьбу, цвели георгины. Их было много; опираясь друг о друга, создали живую изгородь, ласкавшую взгляд буйством и неповторимостью красок.

От калитки к дому вела узкая бетонированная дорожка, обсаженная розами, и Шугалий удивился вкусу хозяев усадьбы – белые и красные розы создавали коридор, который можно увидеть разве что во сне.

А застекленную веранду оплели лианы, усеянные тысячами лиловых, розовых и белых цветов. Шугалий видел такое впервые в жизни, сперва даже не поверил, что такое чудо можно встретить на Полесье.

Капитан шагнул на высокое крыльцо, но вдруг заметил между клумбами женщину – она срезала гладиолусы и так увлеклась этим, что даже не заметила пришельца. Шугалий окликнул ее, она распрямилась и поправила цветастый платок. Женщина была высокой, стройной; она спрятала в карман фартука секатор, которым срезала цветы, прижала букет к груди и направилась по узенькой дорожке к крыльцу, даже не спросила, кто такой Шугалий и какое у него к ней дело.

Издали она показалась капитану молодой: шла легко, как девушка, но из-под платка выбилась седая прядь, а открытую загорелую шею прорезали неглубокие предательские морщины.

«Сестра Завгороднего», – догадался Шугалий и вежливо поздоровался.

Она удивленно подняла на него высокие, словно нарисованные, брови, похоже, хотела спросить, зачем этот незнакомец так бесцеремонно вторгся в усадьбу, но Шугалий опередил ее.

– Если не ошибаюсь, Олена Михайловна Завгородняя? – Женщина кивнула, и Шугалий продолжал: – Я из областного управления госбезопасности, капитан Шугалий, и если у вас есть время…

Женщина смотрела на него отчужденно, словно не понимая, зачем пришел к ним работник госбезопасности, но вдруг повела головой, пришла в себя и кивнула на дверь.

– Входите, – сказала она неожиданно низким, грудным голосом, как пропела, – на веранде вам будет удобнее, а я сейчас…

Она прошла мимо капитана, указала на легкое модное кресло, стоявшее у открытого окна, положила гладиолусы на стул рядом и исчезла за матовой, с узорами дверью.

Шугалий огляделся. Веранда длинная, застекленная от самого пола, сплошь занавешенная шторами с многоцветными фантастическими узорами. На стене, обшитой дубовыми панелями, несколько тарелок с персонажами гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», широкий диван у противоположной стеклянной стены, а перед ним полированный стол.

Шугалий выглянул в окно. Под верандой цвели розы, за ними виднелось покрытое гуцульским покрывалом кресло-качалка, покрывало было примято, и толстая книга лежала прямо на траве. Видно, ее только что читали, потому что рядом стоял стакан с недопитым чаем, он еще не остыл, от него еле заметно шел пар.

Скрипнула дверь, Олена Михайловна вернулась.

Она сняла фартук; была в платье из такого же шелка, как и платок, и в туфлях на низком каблуке. Поставила гладиолусы в высокую, из толстого желтоватого стекла вазу и села на диван в глубине веранды, одернув на коленях коротковатое для ее возраста платье. Ничего не сказала, только выжидающе смотрела, и Шугалий увидел в ее глазах то ли тревогу, то ли глубоко спрятанный страх. Впрочем, он мог и ошибиться, женщина сидела довольно далеко от него, в темном углу, и лицо ее менялось от солнечных отблесков, пробивавшихся сквозь узорчатые шторы.

Капитан хотел, чтобы Олена Михайловна сидела рядом на стуле, но был в гостях и должен был довольствоваться, по крайней мере на первых порах, скромной ролью непрошеного гостя. И все же он передвинул кресло чуть правее, ближе к столу, коснулся темного, почти черного цветка, поласкал кончиками пальцев бархатный лепесток и спросил:

– Кажется, «туркана»? – Когда-то и от кого-то слышал, что существует такой сорт темно-красных гладиолусов, этим, фактически, и исчерпывались его познания в цветоводстве, но был уверен, что такое неожиданное начало разговора ему только на пользу: всегда стремился найти что-нибудь такое, что позволило бы преодолеть барьер отчужденности между незнакомыми людьми, а сестра Завгороднего, безусловно, любила цветы. Действительно, Олена Михайловна удивленно блеснула на него глазами и возразила:

– Нет, это достаточно редкий сорт – «элегия».

Капризный цветок, требует легких почв и подкормки, но красив, не правда ли?

– Очень, – искренне подтвердил Шугалий и кивнул на открытое окно, за которым свисали цветущие лианы. – Впервые вижу, мне нравятся.

– Это клематисы. По-народному – ломонос, я посадила три куста и не жалею. Достала во Львове, а тут, в Озерске, уже очередь за отростками.

– Сами ездили во Львов? – поинтересовался Шугалий. – За цветами?

Женщина только пожала плечами, и это было красноречивым ответом на удивление капитана: мол, в поисках красивого цветка можно преодолеть и значительно большее расстояние.

Шугалий передвинул стул еще немножко дальше от стола, теперь он лучше видел лицо Завгороднеи.

Подумал, что годы все же милостиво обошлись с ней: за пятьдесят, а лицо моложавое и глаза не потухли.

– Вы все время жили с братом? – спросил он и заметил, как помрачнела Олена Михайловна, – видно, этот вопрос был не из приятных. Правда, ее нельзя было назвать некрасивой, а в молодости, вероятно, очаровала не одного – лицо несколько удлиненное, глаза большие и широко поставленные, теперь усталые, с паутинкой морщин, разбегавшихся к скулам.

– После войны все время в Озерске, – ответила она. Олена Михайловна поняла подтекст вопроса Шугалия, потому что добавила после паузы: – Так уж случилось, что все с братом и с братом… – Она махнула рукой с деланным безразличием, и Шугалий догадался, что эта женщина пережила какую-то личную драму, которая и наложила отпечаток на всю ее жизнь, ибо что же еще может вынудить двадцатилетнюю девушку замкнуться в доме брата.

Но расспрашивать было неудобно, и капитан положился на случай, не столько, правда, на случай, как на длинные языки знакомых и соседок Завгородней, которые уже давно перемыли косточки по-девичьи стройной старой деве.

Сочувственно покачал головой.

– Такая трагедия, – произнес он, – и мне, право, неловко…

– Делайте свое дело, – прервала его Олена Михайловна довольно решительно; у нее все-таки был характер, и капитану это понравилось.

Начал прямо:

– Вы знаете, конечно, содержание письма, найденного вашим племянником в ящике письменного стола покойного Андрия Михайловича? Как считаете, что побудило его написать это?

Женщина покачала головой.

– Не имею представления, – Не связано ли это письмо с визитом Романа Стецишина?

– Не думаю.

– Он – ваш родственник?

– Двоюродный брат. Мы не виделись с сорок четвертого года.

– Переписывались?

– Андрий Михайлович писал несколько раз.

– А вы?

– Нет.

– Почему?

Олена Михайловна неуверенно пожала плечами.

– Не о чем было писать.

– Но ведь брат…

– У них – своя жизнь, у нас – своя.

– И все же рады были увидеться?

Женщина как-то странно посмотрела на Шугалия.

– И это, действительно, интересует вас?

– Даже очень.

– Конечно, рада. Целая жизнь прошла, интересно…

Но, – махнула она рукой, – в воспоминаниях все всегда лучше.

– Хотите сказать, что встреча с двоюродным братом разочаровала вас?

– Я этого не говорила.

– Но намекнули.

– Очевидно, я все еще под впечатлением гибели Андрия Михайловича. А Роман мало изменился.

– Не постарел?

– Кого же из нас щадит время? Просто остался почти таким, каким был.

– Почему он отступил с гитлеровцами?

– Вероятно, вы знаете, что его отец был куренным УПА.

– Знаем, – подтвердил Шугалий. – Но ведь, насколько нам известно, сам Роман Стецишин не был членом ОУН.

– Он хотел учиться в университете, и все прочее мало интересовало его.

– Почему же не остался?

– Вряд ли сына куренного атамана приняли бы в университет.

– Но ведь и в Канаде он не смог учиться.

– Так уж судьба сложилась. В конце концов, ему там неплохо. У него типография, но ведь вы, должно быть, знаете об этом не хуже, чем я…

– И он доволен жизнью?

По лицу женщины пробежала тень.

– Да. Сказал, что у него все есть.

– Неужели можно иметь все?

– И я так думаю. Хотя… – Она обвела рукой вокруг себя. – Кажется, тут есть все. И ничего больше нам не надо.

– Так-таки – ничего?

– Я не отказалась бы от сортовых роз…

– Стецишин требовал чего-нибудь от Андрия Михайловича? – неожиданно спросил Шугалий и увидел, как нервно шевельнулась женщина.

– Ну что вы!

У Шугалия сложилось впечатление, что Олена Михайловна заволновалась.

– Может, Стецишин просил о какой-то услуге?

– При мне – нет. Понимаете, я – хозяйка, хлопотала по дому, у нас не принято, чтобы на столе было пусто.

– Ему понравилось у вас?

– Разве у нас может не понравиться? – это прозвучало так уверенно, что Шугалий даже несколько смутился.

– Конечно, – согласился он, – вы чудесная хозяйка, и я давно не видел таких райских уголков. Кстати, я хотел бы поговорить и с Олексой Андриевичем. Он дома?

Лицо Олены Михайловны просветлело.

– Разве что ужинать прибежит.

– Где-то задерживается?

– Девушка у него. И пусть будут вместе, легче ему с ней… Так любил отца…

– Местная девушка?

– В библиотеке работает.

Шугалий вспомнил библиотекаршу с тонкими губами и подумал, что вряд ли Олекса влюблен в нее.

– Я только что был в библиотеке… – начал он.

– Нина сегодня выходная. Собирались в лес на велосипедах. Олекса вернется вечером. Если не будет ужинать у Бабинцов.

– Нина Бабинец?

– Дочь нашего аптекаря. Училась во Львове в культпросветтехникуме, а Олекса…

– Аспирант университета. Профессор Захаржевский высокого мнения о нем.

– Успели поинтересоваться… Зачем?

Наступила очередь Шугалия пожимать плечами.

Его сейчас интересовало все о семье Завгородних, даже мелочи. Но Олена Михайловна явно уклонялась от разговора о встрече со Стецишиным, и это беспокоило его.

– О чем же беседовал Андрий Михайлович со Стецишиным? – спросил он прямо.

– А о жизни… Роман начал хвалиться: у него машина-люкс и в доме кондиционер. Но ведь в Озерске такой воздух – зачем нам кондиционер? И «Жигули» Андрию предлагали, но он не захотел. Вот говорит… простите, говорил, когда Олекса закончит аспирантуру, подарю ему, а по нашим лесным дорогам лучше на бричке. Любил лошадей, да будет земля ему пухом, добрый был человек, такие сейчас редко встречаются.

– Когда Роман Стецишин ушел от вас? – Собственно, Шугалий знал, что в четыре часа шофер заехал за ним, но канадец уже ждал машину.

– Точно не помню, что-то около трех.

– Следовательно, был у вас с двенадцати до трех.

Времени, чтобы наговориться, вдоволь… Андрий Михайлович не спорил со Стецишиным? – Смотрел на женщину и думал: где же был канадец от трех до четырех? И почему ушел, не дождавшись машины?

– Мы вспоминали юность… – Шугалию показалось, что глаза Олены Михайловны затуманились. – В последний раз виделись, когда были юными. Роман с Андрием учились в одной гимназии, и мы дружили.

Хорошие были годы, – вздохнула она, – жаль, что молодость не возвращается…

Шугалий решительно пересел на стул, стоявший в двух шагах от Олены Михайловны, спросил, пристально глядя на нее:

– Что предлагал вам Роман Стецишин?

Женщина не отвела взгляда. Ответила не колеблясь:

– Приглашал к себе. Сказал, что может прислать вызов, чтобы погостили.

– Больше ничего?

Олена Михайловна опустила глаза.

– Может, когда меня не было… – сказала неуверенно. – Я отлучалась на кухню.

– Конечно, – согласился Шугалий и спросил: – Вы не поссорились со Стецишиным?

– Ну, что вы!

– Итак, он ушел в три… Вы провожали его?

Олена Михайловна посмотрела на капитана, и он заметил в ее глазах растерянность.

– Роман сказал, что хочет пройтись пешком, – ответила она. – Посмотреть на озеро…

– И вы не составили ему компанию?

– Мы хотели, но он отказался. Сказал, что машина ждет его на площади и что хотел бы побыть в одиночестве.

– Странные желания бывают у людей, – согласился Шугалий и увидел, как щеки Олены Михайловны покрылись розовыми пятнами.

– Да, Роман изменился, – сказала она, и вдруг черты ее лица стали твердыми.

– В чем же это проявилось? – спросил Шугалий с интересом.

Олена Михайловна задумчиво потерла щеку.

– Мужчины либо грубеют, либо становятся самовлюбленными, – сказала она, будто пожаловалась.

– А конкретнее?

– Роман был красивым юношей… А теперь – владелец типографии, – ответила неопределенно, но Шугалий понял, что именно она имела в виду. – У него трое детей и кондиционер в доме. Настоящий хозяин. – Это было сказано с раздражением, а может быть, с завистью?

Шугалий задумчиво переспросил:

– Трое детей, говорите? И дети уже, должно быть, взрослые ?

– Взрослые, – ответила Олена Михайловна, и ее лицо сделалось вдруг жалким и совсем старым. – А у нас – один Олекса.

Шугалий помолчал. Сказал бодрым тоном:

– Ничего, скоро придется вам с внуками возиться.

– Дай-то бог! – вырвалось у женщины, и капитан сочувственно посмотрел на нее, поняв, сколько неистраченного душевного тепла сохранилось у нее.

– Нельзя ли осмотреть дом? – попросил он.

Олена Михайловна сразу и с явным облегчением встала.

– Я приготовлю вам кофе, – сказала она. – Или, может быть, хотите есть? Так накормлю обедом.

– Спасибо, уже обедал в чайной, – отказался Шугалий. – А кофе выпью с удовольствием.

– Говорят, в нашей чайной неплохо готовят. – Олена Михайловна остановилась в прихожей. Тут стояла вешалка для верхней одежды; у зеркала, занимавшего едва ли не треть стены, примостилась тумбочка с телефоном; рядом – низкое удобное креслице. – Но такого кофе, как у нас, – продолжала женщина, – в Озерске не попробуете. Проходите в гостиную, я сейчас.

Капитан вошел в большую комнату, на которую указала Олена Михайловна. У ветврача и его сестры был неплохой вкус, в гостиной это сразу бросилось в глаза. Мебели мало: сервант, стол со стульями, тахта, широкие и глубокие кресла перед журнальным столиком – собственно, все. Но красочные шторы удивительно гармонировали с таким же веселым ковром почти на весь пол, а стены украшали акварельные пейзажи, вставленные в легкие дубовые рамки.

На большинстве акварелей было изображено озеро: камыши и чистая вода за ними, грозовые тучи над берегом, солнце отражается в зеркале озера и черная точечка лодки в уголке. Шугалий не очень-то разбирался в живописи, но рисунки понравились ему, были в них чувство, непосредственность и влюбленность в природу. И краски ласкали глаз.

Шугалий догадался, кто писал акварели, и громко спросил Олену Михайловну, гремевшую в кухне посудой:

– И как это вас хватает на все? Хозяйство, цветы, живопись…

На кухне воцарилась тишина.

– А-а, – ответила она негромко, но Шугалий отчетливо слышал каждое слово. – Олекса уже шесть лет во Львове, а мы с Андрием… – Она вдруг всхлипнула; Шугалия даже удивляла ее подчеркнутая сухость и выдержка, но вот не выдержала и всхлипнула, очевидно, потому, что была в кухне одна, в присутствии капитана скрыла бы свои истинные чувства – была женщиной сильной, с твердым характером и в то же время натурой эмоциональной и страстной: разве черствый человек сможет так тонко чувствовать природу и воссоздавать ее в своих рисунках?

Ветер гнул за окнами деревья: Шугалий стоял у окна, видел, как трепещет листва, и вдыхал острый запах кофе…

Олена Михайловна принесла полный кофейник и две маленькие чашечки, поставила на журнальный столик. Шугалий свободно вытянулся в кресле, а она примостилась на диване с ногами, сбросив туфли, совсем по-домашнему, видно, это было проявлением доверия с ее стороны и свидетельствовало о непосредственности натуры. Капитан был приятно удивлен.

Шугалий отхлебнул глоток и правда вкусного кофе и спросил:

– Вы когда-нибудь работали, Олена Михайловна?

Женщина поболтала серебряной ложечкой в чашечке, подняла глаза.

– Когда-то окончила кулинарный техникум, – ответила она, – работала в столовой рыбзавода, но Андрий заставил бросить. А теперь зовут шеф-поваром в чайную, и придется идти. Ребенка надо поддерживать.

– Какого ребенка? – не понял Шугалий.

– Олексу во Львове…

– Он – ребенок? – засмеялся капитан.

– Совсем еще ребенок, – уверенно подтвердила она, и Шугалий понял, что вряд ли кто-нибудь переубедит ее.

– Вам нравится Нина Бабинец? – спросил он.

– Девушка как девушка. Современная. – Олена Михайловна доброжелательно улыбнулась, но в последнем слове Шугалий все же уловил негативный подтекст. – Я не возражаю. Андрий, правда… – запнулась она.

– Был против? – Олена Михайловна не ответила, но Шугалий не обратил на это внимания. – Ваш брат никуда не отлучался после отъезда Стецишина? – спросил он.

– Нет.

– Разговаривал по телефону?

– Кажется, нет. Вечером я поливала цветы и могла не услышать.

– Говорил, что собирается на рыбалку?

– Рано лег спать. В десять его окно уже не светилось. А утром его разбудил Чепак.

– Кто? – Шугалий поставил чашечку, чтобы не расплескать кофе. – Какой Чепак?

– Северин Пилипович, ветфельдшер. Помощник Андрия. Он тут в конце улицы живет.

– Когда это было?

– Около пяти. Уже рассвело. Я еще дремала, но услышала звонок, а потом голос Северина Пилиповича.

– Где ваша комната?

Олена Михайловна показала на прихожую, откуда на второй этаж вела деревянная лестница.

– Там моя и Олексы комнаты.

Шугалий еле скрыл волнение. О Чепаке он услышал впервые. Лейтенант Малиновский оказался настоящим растяпой, и Шугалий мысленно обругал его. Правда, лейтенант говорил о каком-то соседе, который заглядывал к Завгородним на рассвете. Капитан недоверчиво переспросил:

– Из вашей комнаты слышно, что делается тут?

– Конечно.

– И вы уверены, что это был Чепак?

– Кто же еще? Хриплый голос, да и о корове говорил…

– О какой корове?

– Наверно, о больной. Я не прислушивалась, еще спала, и просыпаться не хотелось.

– Они ушли из дому вместе?

– Может быть.

– Прошу вас припомнить. Это очень важно.

– Заснула я сразу. Да, вероятно, ушли, – слышала, как стукнула калитка.

Шугалий на несколько секунд задумался. Вдруг Олена Михайловна сказала:

– Кажется, ошибаюсь. Возможно, Андрий остался, или это во сне слышала его шаги? – потерла пальцами виски. – Нет, не могу утверждать с уверенностью.

– Почему не сказали лейтенанту Малиновскому о Чепаке?

– Сказала, однако он не обратил внимания. Северин Пилипович часто бывал у нас.

– Но ведь так рано…

– Иногда и ночью.

– Да, у ветеринаров жизнь беспокойная. А не пошли ли они рыбачить?

– Андрий на спиннинг ловил, а на него не всегда поймаешь. Северин Пилипович – человек практичный и свое время ценит. Он спиннингом не балуется.

Шугалий подумал, что этот аргумент не очень убедителен, но промолчал.

Чепак! Кто такой Чепак, и не связан ли его утренний визит с приездом Романа Стецишина? Но тогда Стецишин должен был видеться с Чепаком. Тем более что живет ветфельдшер почти рядом.

Спросил:

– Чепак давно в Озерске?

– Видно, и родился здесь.

– Стецишин знает его?

– Почему бы не знать? Тут все знают друг друга.

Конечно, мог и забыть – родных иногда забывают, а чужих… – Олена Михайловна отпила кофе и сказала неожиданно, без всякого перехода: – А вы зря Чепака подозреваете, он порядочный человек, сами узнаете, когда освоитесь тут. Все равно что Олекса пришел бы или я сама.

Шугалий кивнул, хотя Олена Михайловна не убедила его. Сколько было случаев, когда на вид самые порядочные люди оказывались негодяями и даже преступниками, – он привык верить только фактам, проверять факты, взвешивать факты и делать из них выводы.

Напомнил:

– Вы обещали показать мне дом.

– У нас нет замков.

– Но…

– Ну, хорошо, пойдемте на второй этаж.

Винтовая деревянная лестница с резными перилами вывела их в небольшую прихожую с двумя дверями.

Олена Михайловна открыла их.

– Вот эта – моя, – ткнула пальцем направо, – а северная – Олексы. Прошу сперва ко мне, – она пропустила капитана и остановилась в дверях. Видно, вторжение малознакомого человека не очень понравилось ей: нетерпеливо постучала кончиками пальцев по косяку и сказала прямо: – Я не принимаю гостей, и тут у меня… Не выношу любопытных.

– Но ведь я здесь вовсе не из любопытства, – немного обиделся Шугалий.

Он остановился посреди комнаты, осматриваясь вокруг. Шкаф, трюмо, простая кровать и фотографии на стенах. Много фотографий, простых, любительских, но увеличенных и отпечатанных на хорошей бумаге, и портретов, сделанных профессионалами.

Большое фото мальчика в матроске с испуганными глазами, чуть сбоку тот же мальчик уже в школьной форме, а напротив двери, наверно, уже студентом – на мотоцикле, в шляпе и в перчатках с раструбами.

Сама Олена Михайловна – девушкой и в зрелом возрасте. Она и правда была красавицей. Но со всех фотографий смотрела грустно, словно не видела в жизни ничего веселого, сказочная царевна Несмеяна.

Только на одном снимке Олена Михайловна улыбалась: стояла рядом с братом и держала на руках маленького Олексу; смотрела на него нежно, и, если бы Шугалий не знал, что мать Олексы умерла во время родов, мог бы подумать, что на фото изображена счастливая супружеская пара с ребенком.

Капитан хотел уже выйти из комнаты, но его внимание привлекло пятно на стене, четырехугольник на обоях прямо над кроватью; должно быть, и тут висела фотография, которую сняли совсем недавно.

– Чудесные снимки, – сказал он. – Сами делали?

– Нет, у нас есть один мастер в Озерске… – Олена Михайловна смотрела отчужденно; видно было, что любопытство Шугалия и его вопросы раздражают ее.

Капитан притворился, что не замечает этого.

– А то фото сняли совсем недавно? – он ткнул пальцем в пятно на стене. – Кто тут был сфотографирован?

– Выцвело на солнце, и я заказала репродукцию! – Олена Михайловна игнорировала вторую часть вопроса.

Шугалий задержался в комнате еще с минуту; у него было ощущение, что увидел какой-то отрезок жизни этой женщины, но сделал это нетактично, будто заглянул в замочную скважину.

– Извините, – сказал он наконец вполне искренне и вышел из комнаты.

Он постоял немного на пороге комнаты Олексы.

Тут ничто не удивило его: низкая кушетка, письменный стол, заваленный журналами, учебниками и тетрадками, стеллажи с книгами, книги на подоконнике, на шкафу и даже на полу у кушетки, стереорадиола с большими динамиками по углам, и среди всего этого бедлама большая хрустальная ваза с красными и белыми розами на журнальном столике.

Розы были только что срезаны, и Шугалий знал, кто поставил их здесь. Оглянулся на Олену Михайловну – она тоже заглянула в комнату, и глаза ее потеплели.

Он потянул носом.

– Газ, – сказал уверенно, – вы выключили газ?

Женщина всплеснула руками, заторопилась вниз по лестнице. Капитан дождался, пока она добежала до кухни, несколькими пружинистыми шагами достиг ее комнаты и спросил оттуда:

– Ну что?

– Вам показалось, – услышал он. – Только напугали.

Шугалий медленно спустился по лестнице. Олена Михайловна не могла ошибиться, только что он слышал ее вполне отчетливо: таким образом, и она вряд ли не узнала бы хриплый бас Чепака.

Чепак… Чепак… Северин Пилипович Чепак, ветеринарный фельдшер…

Шугалий попрощался с Оленой Михайловной, вышел на улицу и быстро зашагал к центру. Заглянул в райотдел госбезопасности и попросил срочно, к утру, подготовить справку о Чепаке.

На фасаде районного Дома .культуры висело огромное объявление, приглашавшее на танцевальный вечер с развлечениями: аттракционы, лотерея, вопросы и ответы о любви и дружбе.

Обычные танцульки, догадался капитан, однако решил пойти. Вечер все равно был свободен, и на танцах можно с кем-нибудь поговорить, услышать, что говорят в городке о случае на Светлом озере.

Как оказалось, ответов о любви и дружбе на танцевальном вечере не было, поскольку не было вопросов.

Наверно, это устраивало и культработников – в свой актив они все равно добавили еще одно воспитательное мероприятие, и молодежь, которой надоели сентенции лекторов, взятые из популярной брошюры общества «Знание».

Кружились в вальсе пары, раскрасневшиеся от стремительного движения, взглядов, прикосновений, разговоров. Шугалий, надевший новый яркий галстук, подумал, что вряд ли в танцевальных залах больших городов оркестры еще играют вальсы, а тут, как оказалось чуть погодя, танцевали даже «барыню», танцевали, правда, как-то модерново, но увлеченно и весело.

Капитан немного постоял, осматриваясь. Зал темноватый, у стен ряды сдвинутых деревянных кресел.

Оркестр из трех человек: ударник, электрогитара и саксофон. И девушек вдвое больше, чем парней. Они танцевали друг с другом, и все же некоторые из них стояли по углам, переговариваясь между собой и делая вид, что танцы не очень-то интересуют их: просто заглянули в Дом культуры ради приятных разговоров с подругами. Среди них Шугалий заметил и свою сегодняшнюю библиотекаршу, вспомнил ее глаза, сжатые губы и решил пригласить ее на танец. Хотел, конечно, танцевать не с ней. Вон кружится, полузакрыв глаза, брюнетка со стройными ногами; такая даже коротким взглядом пробьет самую мощную броню равнодушия.

Но девушки уже не для вас, уважаемый капитан, – у вас дома своя стройная брюнетка… Интересно, что бы подумала Вера, увидев его на танцульках? Она умница и поняла бы, что потянуло его сюда вовсе не желание познакомиться с какой-нибудь районной красоткой. Но глубины ревнивого женского сердца вряд ли когда-нибудь будут окончательно исследованы, и где-то там, в каком-то уголке, вероятно, останется маленькая, маленькая горчинка…

Шугалий вздохнул и направился вдоль стены к библиотекарше. Шел и смотрел на девушек, которые, увидев его маневр, заволновались, хотя внешне почти ничем не проявили этого.

Библиотекарша деланно засмеялась, поправляя прическу, ее подруга, низенькая блондинка, покосилась на капитана, обмахиваясь платочком, и только третья не отводила откровенно выжидательного взгляда и улыбалась смущенно и взволнованно. Лицо у нее вытянулось, когда Шугалий остановился перед библиотекаршей, и он решил в следующий раз непременно пригласить ту девушку.

Библиотекарша небрежно положила руку на плечо Шугалию, будто оказывала большую милость, но капитан успел перехватить торжествующий взгляд, брошенный ею на подруг.

– Вы чудесно танцуете! – сказал Шугалий, решив сразу завоевать благосклонность девушки. – Кстати, знаете обо мне не так уж и мало, а мне неизвестно даже ваше имя.

– Надия.

– Одно из красивейших имен, – убежденно сказал Шугалий, потому что оно и действительно нравилось ему.

Библиотекарша ответила едва ощутимым пожатием руки, теперь капитан не сомневался в ее доброжелательности и решил бесстыдно подсластить пилюлю:

– Удивляюсь я вашим ребятам, – начал он, сам презирая себя за ложь, – вы танцуете удивительно легко, я давно не чувствовал такого удовольствия, а они…

Надя растянула губы в пренебрежительной усмешке.

– Дурачье, – произнесла зло, – провинциальные, невоспитанные дураки, чего от них ждать?

Очевидно, она и в самом деле думала так, и Шугалию стало неловко: откуда у девушки столько злости?

– К сожалению, дураки существуют везде, – дипломатично ответил он. – Но ведь у вас в Озерске так много красивых девчат!

Библиотекарша восприняла это как комплимент себе.

– Где вы их видели? – манерно улыбнулась она.

Шугалий не ответил, сделав таинственное лицо.

Этого было достаточно для девушки, шея ее покрылась розовыми пятнами.

– Хотите почитать Сименона? – спросила она вдруг, и Шугалий понял, что она оказывает ему большую услугу.

– У меня и без Сименона голова кругом идет, – пожаловался он. – Кстати, – кивнул на двух девушек у стенки, – это ваши коллеги из библиотеки?

– Нет, это Света и Рая с рыбзавода.

– А библиотекарши не танцуют?

– Если бы! – раздраженно ответила она. – Взгляните, вон что выделывают! – указала на высокую девушку, кружившуюся с парнем в модном клетчатом пиджаке.

Шугалий узнал брюнетку со стройными ногами и решил, что обладает довольно-таки неплохим вкусом, если сразу обратил внимание на девушку, вызывающую неприязнь у Нади. Присмотрелся к партнеру брюнетки и узнал Олексу Завгороднего. Такое же открытое лицо, как на фотографии в комнате Олены Михайловны, такая же спокойная, доброжелательная улыбка. И девушка ему под стать.

– Кто это? – спросил, хотя и заранее знал ответ.