Ирина Владимировна Одоевцева

#П3_3курс 2 предмет.

«Время в ранней молодости длится гораздо дольше. Или вернее, летит с головокружительной быстротой и вместе с тем почти как бы не двигается. Дни тогда были огромные, глубокие, поместительные. Ежедневно происходило невероятное количество внешних и внутренних событий.»

Два года (1919-1921) жизни и воспоминаний – предвзятых, но видно что Ирина Одоевцева старалась писать максимально честно. Поэты Серебряного века в этой книге не картонные фигуры с официальных портретов, а живые, сложные, порой даже неприятные люди, со своими демонами и страстями. Не знаю, какие выводы сделал бы профессиональный психолог, но для себя с сделала вывод неутешительный (хотя в чем-то и успокоительный) – не быть мне никогда великой поэтессой.
Большая часть воспоминаний посвящена Гумилеву, но и другие известные (а порой и впервые узнанные для меня) поэты описаны коротко, но схвачены основные их особенности поведения и внешности. Остается только поражаться памяти писательницы, не зря нам в школе говорили, что учить стихи полезно:) Осип Мандельштам, Андрей Белый, Анна Ахматова, Алексей Ремизов, Фёдор Сологуб, Александр Блок. Я, каюсь, из всех них читала только Ахматову и Блока (а про них в книге очень мало, так как близкого знакомства у Одоевцевой с ними не было). Тем не менее было очень интересно погрузиться в эту переходную эпоху, когда страх перед новой властью еще не заглушил свободу самовыражения. Я даже поражалась тому, что зная об арестах и расстрелах, многие были так беспечно смелы, даже безрассудны, особенно Гумилев.
Описания города и мыслей, которые вызывают улицы, каналы и сады – одна из приятнейших частей книги. Сразу вспоминаются свои прогулки по Петербургу, уже совсем другому, но не менее прекрасному.
Еще поразила выносливость в эмоциональном обслуживании поэтов Одоевцевой. Мне даже читать об этом было тяжело, не представляю, как она это выносила. Но видимо именно за это ее так и ценили в этом почти сугубо мужском заповеднике. Хотя она пишет об этом как об особой милости и внимании, говоря что много смогла почерпнуть из этих, сложно их назвать разговорами, выворачиваниях своей души и зачастую сумбурных и гнетущих излияний.
Но ему — я это помню — нет дела до меня. Я только повод для его прорвавшегося наконец наружу внутреннего монолога. И он говорит, говорит… "Ему необходимы уши, слушающие его. Все равно чьи уши. Ведь они для него всегда «уши вселенной». Он всегда говорит для вселенной и вечности."
Не смотря на вышесказанное, книга мне понравилась. Можно смело рекомендовать эту книгу всем, кто не безразличен к поэзии и любит Петербург.

В такие вот вечера
Цветут на столе георгины,
А в окнах заката парча.
Сегодня мои именины
(Не завтра и не вчера).

Поздравлять приходило трое,
И каждый подарок принес:
Первый - стихи о Трое,
Второй - пакет папирос.

А третий мне поклонился:
- Я вам луну подарю,
Подарок такой не снился
Египетскому царю...

А вы читали стихи Одоевцевой? Я до недавнего времени совсем ничего не знала о ней. А между прочим эту самую луну из стихотворения ей подарил Николай Гумилёв. Приглашаю вас погрузиться в воспоминания "любимой ученицы Гумилёва" о Серебряном веке русской поэзии, о его прекрасных и трагических героях, о его закате.
Спасибо Одоевцевой за её хорошую память и внимательные уши. Как она и обещает в самом начале, она не столько пишет о себе, сколько о тех, кто её окружал, о тех, кто творил тогда. И хотя пишет она уже в зрелом возрасте, её всё время воспринимаешь как опрятную, прилежную, немного робкую и преданную ученицу и её образ "маленькой поэтессы с огромным бантом" следует неотступно.
Больше всего она пишет о своём учителе, как зарождалась их дружба, которую Одоевцева и не осмеливается назвать дружбой, она не восхищается им слепо, но уважает безмерно, принимая со всеми недостатками и достоинствами. Мне Гумилёв напомнил часто встречающийся типаж среди людей искусства - талантливый, немного заносчивый, представляет своё мнение как непреложную истину и с гордым налётом менторства. О Гумилёве здесь и правда очень много, неиссякаемые анекдоты и смешные ситуации, моменты грустные и задумчивые, порой обнажающие душу разговоры, его африканский портфель, доха и ушастая оленья шапка.
Но есть множество историй и портретов других современников: смешливый и ранимый Мандельштам, загадочный непонятный Блок, Георгий Иванов, будущий муж Одоевцевой, Ахматова и Цветаева, Оцуп, Лозинский-переводчик, Андрей Белый... Серебряная лоза славных имён! И конечно же, льющаяся бурная река стихотворений, эти воспоминания - сплошная поэзия, с надрывом и нервной дрожью. Невозможно не отвлечься с этих мемуаров на поэтов и их творения.
А само время: трагическое, роковое, страшное. Время потрясений и революций, голодное время. Невыразимо тяжело пришлось тем, кто выбирал свободу мысли, свободу творчества, и большинство дорого за это заплатили.
Каждый ходил по острию бритвы.
И невозможно не содрогнуться от горечи блоковской речи: "…покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем: жизнь для него потеряла смысл".
А потом ... самоубийства Цветаевой, Маяковского, Есенина, Виктора Гофмана, Игнатьева; гибель в лагерях Мандельштама; расстрел Гумилёва, его сына от Ахматовой Льва сослали в лагеря, позже его вторая жена и дочь умерли в голодное время блокады. Не забыть и философский пароход.
При всей этой трагичности, воспоминания Одоевцевой полны любви и светлой памяти. И приятно вместе с ней гулять по улицам северной столицы: вот дом Мурузи на Литейном и Дом Литераторов на Бассейной, а вот квартира на Преображенской, а как приятно в Летнем и Таврическом садах. И хочется крепко пожать каждому поэту руку и сказать, мы продолжаем гулять по тем же улицам, что и вы, вдыхаем влажный воздух на берегах Невы, восхищаемся вашей поэзией и помним вас, помним!
И не просто потому что об этом просила Одоевцева:
"И если вы, мои читатели, исполните мою просьбу и полюбите тех, о ком я сейчас пишу, — вы обязательно подарите им временное бессмертие, а мне сознание, что я не напрасно жила на этом свете.
О, любите их, любите, удержите их на земле!"

#Бойцовский_клуб (Книга-автобиография)

Спасибо Вам, Ирина Владимировна, за то, что подарили мне незабываемые, великолепные вечера. Большая честь познакомиться с Вами, и спасибо Вам, что впустили меня в свой круг.

Я безмерно благодарна Вам, что познакомили с Николаем Гумилёвым, Михаилом Лозинским, Осипом Мандельштамом, Александром Блоком, Корнеем Чуковским, Алексеем Ремизовым, Андреем Белым, Юрием Анненковым, Фёдором Сологубом, Михаилом Кузьминым, Анной Ахматовой... Да, взаправду, список велик. Но Вы и без меня знаете, насколько насыщенной была Ваша жизнь.
Вы приподняли завесу и позволили увидеть людей, окружавших Вас, восхищенными глазами молодой рыжей девушки с чёрным бантом.

Да, я, наверное, через чур близко к сердцу воспринимаю события Вашей жизни. Признаюсь, я Вам завидую белой завистью, я бы очень хотела прочувствовать всё на яву. Вы искренне, неподдельно описывали каждый момент, я верила в Вас, а Вы вселяли в меня веру в себя и чувство, что остаётся только шаг до невероятного полёта.

Вы только посмотрите, как спустя десятилетия Вы настолько точно передаете поступки, цитируете людей, повстречавшихся Вам на пути, изменивших Вас. Я восхищаюсь. И вижу, что Вы ценили каждое мгновение своей жизни, каждую минуту, проведенную с ними. Ваше восхищение, Ваша любовь к ним помогали Вам узнавать их до конца.

А как вы тонко описали поэтическое противостояние Москвы и Петербурга. В фактах, вскользь, но чувствовалось, что отношение к поэзии как небо и земля разнилось в восприятии людей двух городов. Я была удивлена, что в Москве петербуржцев презирали, считали "хламом и мертвечиной", хотели, чтобы малая столица склонила голову перед воспрянувшей Москвой. Мне их не понять.

Я увидела Вас в то непростое время. Вы жили в "позолоченной бедности", были все еще прекрасно одеты и мёрзли и голодали в больших, барских квартирах (на тот момент до Петербурга "уплотнения" пока ещё не дошли). И несмотря на революцию, Вы не выходили из дома без шляпы, и даже без перчаток.
И только тогда и там, в Петербурге, чувствовалась эта горячая, живая связь слушателей с поэтами, эта любовь. В этих условиях людям ничего не оставалось, как становиться более духовными, чем физическими существами. И Вы, как и Ваше окружение, ещё не очерствевшие душой, легко смеялись, также легко плакали, вас любили, и вы были счастливы этим.

Я рассыпаюсь в благодарностях, Вы меня вдохновили, Вы подарили мне искреннюю поэзию, Вы подарили мне свой неповторимый Петербург.

От всего сердца.
Спасибо.

Искренне Ваш,
Алён

#Г1_2курс

За книгу я бралась с очень большим воодушевлением, ведь мне так понравилась книга "На берегах Невы". Признаюсь, более всего я ожидала встречи с Мариной Цветаевой - ведь они обе - автор и Марина - уехали в Париж и в одно и то же время. Но увы, Марина появится на страницах лишь однажды. Кроме того, я ожидала прочувствовать быть и атмосферу культурной жизни поэтов серебряного века, уехавших в эмиграцию. Но и этого не случилось мне встретить, хотя автор, кажется писала именно об этом...
Очень сложно передать, чем же мне не угодила эта книга.
Во-первых, у меня создалось ощущение, что автор, в отличии от первой книги, на этот раз пишет не на волне вдохновения и не от неспособности удержать в себе восторг от пережитого, а для того, чтобы удовлетворить свои потребности: напечататься, урвав очередную долю известности, извиниться перед людьми, к которым в жизни была недостаточно внимательно и добра, замолвить слово за своих любимых и друзей, выманив из забвения своими воспоминаниями и, наконец, блеснуть некоторыми знакомствами. При всей благожелательности к описываемым в воспоминаниях, она пишет не без доли эгоизма (о, видите, как я добра, раз так положительно пишу о них, хоть все вы знаете, сколь они были несносны!). Кроме того, в произведении нет дыхания жизни, нет восторга, нет свежести и ясности, они словно подернуты старческой дымкой.
Если поэтической жизнью Петербурга она дышала и не могла на дышаться, то эти воспоминания пишет как будто сквозь силу.
А может, как раз в этом и есть особенность жизни русских поэтов в эмиграции? Ведь она не раз об этом говорила - почти все они задыхались без любви, без читателя, никому не нужные...
О ком можно прочесть в этой книге? О Мережковском, Зинаиде Гиппиус, Георгии Адамовиче, Георгии Иванове, Иване Бунине и -самые, пожалуй, увлекательные строки - о Надежде Тэффи.

#О1_3курс
#Топонимика

Замечательнейшая книга! Я ведь того и гляди начну любить мемуары! А ведь всегда считала это очень скучным чтением и жеманным притворством современника, хвастающего знакомством с гением, в лучшем случае. В худшем - попыткой очернить и развенчать кумира после смерти.
По крайней мере в первом я точно ошибалась. Книга Ирины Одоевцевой, жительницы Петербурга послереволюционных лет, читается на одном дыхании. Молодая девчонка, мечтающая стать поэтом или даже считающая себя таковым, попадает на курсы "Живое слово" и окунается в богемную среду. Волею случая, а так же, судя по всему, благодаря весьма миловидной внешности и очаровательному огромному банту, эта девушка знакомится с Гумилевым, а позже становится и его ученицей. Можно ли научить быть поэтом? Очень вряд ли. Не знаю как вы, а я об Одоевцевой как о поэтессе никогда не слышала. Впрочем, она с лихвой окупила свою поэтическую безвестность этой книгой. Перед нами как живой предстает прежде всего Николая Гумилев. Я, честно признаюсь, очень плохо знаю его поэзию, разве что вот это (кто же его не знает):
" Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф"...

Это стихотворение, тонким девичьим, запредельно сказочным голосом, при свечах, читала моя подруга на поэтическом вечере. Кажется, этот эпизод навсегда останется в моей сокровищнице воспоминаний. Однако, желания узнать поэзию Гумилева поближе у меня не возникло, знакомство на этом и закончилось.
И вот теперь Одоевцева открыла для меня Гумилева в первую очередь как человека. Странный, местами отталкивающий, местами чудаковатый, весь с налетом сказочности, как будто из легенд об эльфах старой Англии - он не мог не очаровать, при всей неудобности его личности и порой чудовищности поступков.

Здесь же, на страниц этих мемуаров, мы встретим и Блока, и Белого, и Маяковского, и Ахматову, и Мандельштама, и еще ряд знаменитых поэтов того времени мне, по невежеству, незнакомых.
Но это ничуть не умаляет потусторонности, волшебности этих встреч.
И пусть личность Одоевцевой не может не проглядывать в ее строках, как бы она сама себя не убеждала, что пишет беспристрастно, но все же книга остается совершенно уникальным памятником тому времени.
Книга отправляется в избранное с пометкой "Великие" и "Серебряный век".

#О1_3курс
#Топонимика