Цитаты из книги На Западном фронте без перемен - страница 15

... человек как таковой - перво-наперво скотина, и разве только сверху у него бывает слой порядочности.

Для солдата желудок и пищеварение составляют особую сферу, которая ему ближе, чем всем остальным людям. Его словарный запас на три четверти заимствован из этой сферы, и именно здесь солдат находит те краски, с помощью которых он умеет так сочно и самобытно выразить и величайшую радость, и глубочайшее возмущение. Ни на каком другом наречии нельзя выразиться более кратко и ясно.

Наши руки — земля, наши тела — глина, а наши глаза — дождевые лужи. Мы не знаем, живы ли мы еще.

Вы только вспомните, какие листовки мы находили у пленных, — там ведь было написано, что мы поедаем бельгийских детей. Им бы следовало вздернуть того, кто у них пишет это. Вот где подлинные-то виновники!

Мы видим людей, которые еще живы, хотя у них нет головы; мы видим солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обе ступни; они ковыляют на своих обрубках с торчащими осколками костей до ближайшей воронки; один ефрейтор ползет два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги; другой идет на перевязочный пункт, прижимая руками к животу расползающиеся кишки; мы видим людей без губ, без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата, который в течение двух часов прижимал зубами артерию на своей руке, чтобы не истечь кровью; восходит солнце, приходит ночь, снаряды свистят, жизнь кончена.

Но огонь сильнее, чем все другое. Он выключает сознание, я забиваюсь еще глубже под гроб, — он защитит меня, даже если в нем лежит сама смерть.

Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели.

Дни проходят, и каждый час кажется непостижимой, а заодно и обычной. Атаки чередуются с контратаками, и на покрытом воронками поле между двумя линиями окопов постепенно накапливается немало убитых. Раненых, лежат не очень далеко, нам в основном удается вынести. Но некоторым приходится долго лежать, и мы слышим, как они умирают.

Беспомощны, как дети, и опытные, как старые люди, мы жестоки, и грустные, и несерьезные, - мне кажется, мы уже отпетые.

Странно даже вспоминать, что у меня дома, в ящике письменного стола, лежит начало драмы «Саул» и целую кипу стихов. Я потратил на них не один вечер, тогда почти все что-то писали, но теперь это кажется мне настолько невероятным, что я и представить по-настоящему не могу.