Страницы← предыдущаяследующая →
– Я ожидал чего-то… побольше, – сказал Мокрист, разглядывая сквозь стальные прутья освещенную факелами маленькую комнатку хранилища. В открытых мешках и ящиках тускло поблескивал желтый металл.
– Там почти десять тонн золота, – укоризненно возразил Гнут. – И ему нет нужды занимать много места.
– Но все мешки и слитки, если их сложить вместе, будут не больше обычного конторского стола!
– Золото очень тяжелое, мистер Губвиг. Там только истинный металл, чистый и незапятнанный, – сказал Гнут. Его левый глаз начал дергаться. – Этот металл никогда не выходит из моды.
– Правда? – вежливо спросил Мокрист, на всякий случай убедившись, что дверь, через которую они вошли, открыта.
– А кроме того, только на золоте можно построить надежную финансовую систему, – продолжал мистер Гнут. Отразившийся от слитков свет факелов бросал на его лицо золотистые отблески. – Вот Мера! Вот Ценность! Без опоры на золото всюду воцарился бы хаос!
– Почему?
– А кто смог бы определить стоимость доллара?
– Но ведь наши доллары не золотые?
– Ах, да. Всего лишь желтоватые, мистер Губвиг, – признал Гнут. – Золотистые. В них содержится меньше настоящего золота, чем в морской воде. Мы фальсифицируем собственную валюту! Какой стыд! Разве можно вообразить преступление более страшное?
Его глаз снова задергался.
– Э… убийство? – предположил Мокрист. Так, ага, дверь по-прежнему открыта.
Мистер Гнут пренебрежительно взмахнул рукой.
– Убийство случается лишь раз, – сказал он. – Когда же разрушается вера в золото, наступает хаос. Но оставим это. Мерзкие монеты всего лишь золотистые, нельзя не признать, но они являются осязаемыми символами истинного золота, лежащего в хранилищах. Они жалки, но все равно представляют собой признание превосходства золота и гарантию от махинаций правительства! У нас больше золота, чем в любом другом банке города, а ключ от этой двери есть только у меня! Ну и еще один у председателя, разумеется, – добавил он, с таким видом, как будто последняя мысль была ему весьма неприятна.
– Я где-то читал, что монета представляет собой обещание обменять ее по первому требованию на эквивалентное количество золота, – вспомнил Мокрист.
Мистер Гнут сложил перед собой руки и возвел очи горе, будто в молитве.
– Теоретически, да, – сказал он после непродолжительной паузы. – Точнее, я бы сказал так: негласно подразумевается, что мы обязуемся обменять ее на золото по первому требованию, но при условии, что нас никогда об этом не попросят.
– Значит… это не совсем обязательство?
– Почему же, именно оно. В финансовых кругах, по крайней мере. Тут дело, видите ли, в доверии.
– Вы имеете в виду: «Верьте нам, потому что мы сидим в шикарном дорогом здании»?
– Шутить изволите, мистер Губвиг. Но зерно истины в ваших словах есть, – Гнут вздохнул. – Вам еще столь многому предстоит научиться. К счастью, у вас есть учитель – я. Ну а теперь, полагаю, нам пора осмотреть Монетный двор. Все любят смотреть на Монетный двор. Сейчас двадцать семь минут тридцать шесть секунд второго, а значит, их обеденный перерыв уже должен был закончиться.
Монетный двор изнутри выглядел, словно пещера. Мокристу даже понравилось. Хотя для пущего эффекта здание следовало бы освещать разложенными в углах кострами.
Главный зал имел в высоту три этажа, серый дневной свет просачивался внутрь сквозь ряды зарешеченных окон. И, собственно, все. С точки зрения классической архитектуры, больше внутри ничего не было. Все остальные конструкции представляли собой разномастные сарайчики.
Они лепились к стенам и даже, словно ласточкины гнезда, свисали из-под потолка, соединенные друг с другом шаткими деревянными лесенками. На неровном полу теснилась целая деревенька. Сараи в ней были старые и все разные, но каждый аккуратнейшим образом накрыт крышей. Видимо, на случай дождя, которого здесь просто не могло быть. Над крышами там и тут поднимались сквозь спертый воздух завитки дыма. У одной из стен темно-оранжевым светом пылала кузня, придавая всему пейзажу инфернальный оттенок. В целом местечко напоминало такой уголок ада, куда ссылают за мелкие и, в общем, скучные грехи.
Но это был, так сказать, лишь фон. Самым заметным сооружением в главном зале было колесо, «Фальшивый пенни». Оно выглядело… странным.
Мокрист и раньше видел подобные колеса, приводившиеся в движение запертыми внутри людьми. Одно такое было, например, в Танти. Применялось для укрепления сердечно-сосудистой системы заключенных, причем независимо от их желания. Мокрист даже прогулялся в нем пару раз, прежде чем понял, как уклоняться от этой процедуры. Вид оно имело страшноватый, было тесным, тяжелым и весьма угнетающим сооружением. Другое дело «Фальшивый пенни». Его и заметить-то непросто, хотя колесо было огромным. Металлический обод казался пугающе узким. Мокрист упорно пытался разглядеть спицы, пока не понял, что их просто нет. Ступица соединялась с ободом сотнями тонких тросов.
– Ладно, я вижу, что оно, должно быть, в рабочем состоянии, но… – начал Мокрист, разглядывая огромный редуктор.
– Работает прекрасно, насколько я знаю, – сказал Гнут. – У них есть голем, чтобы крутить его, когда нужно.
– Но ведь оно наверняка вот-вот развалится на части!
– Разве? Я бы так не сказал, сэр. А, вот и служащие…
Какие-то люди направлялись к ним, появляясь из лабиринта сараев и двери в дальнем конце зала. Они шагали медленно и целеустремленно, как зомби.
Про себя Мокрист назвал их «Людьми сараев». Все они не были так уж стары, но даже самые молодые из них явно поспешили примерить на себя средний возраст. Похоже, получить работу в Монетном дворе можно было только дождавшись, чтобы кто-нибудь умер, и потом уже занимать освободившийся сарай. Классический «дом с привидениями». С другой стороны, были в такой системе и свои плюсы. Как только освобождалась вакансия, вы тут же получали работу, даже если были при этом ненамного более живым, чем тот, кто занимал это место ранее.
Люди Сараев работали в полировочном сарае, штамповочном сарае, сарае финишной отделки, Литейке (два сарая), в Охране (один сарай, очень большой) и в складском сарае. На последнем висел замок, который Мокрист мог бы вскрыть в пять секунд с закрытыми глазами. Зачем нужны остальные сараи, так и осталось загадкой. Может быть, просто запасные, на случай, если кому-нибудь срочно понадобится сарай.
Имена у Людей Сараев были довольно условными: Альф, Альф-младший, Глотка, Паренек Чарли, Король Генри… Только у одного из них, назначенного для общения с внешним миром, было нормальное имя.
– Это мистер Жули Восемнадцатый, мистер Губвиг, – представил их Гнут. – Мистер Губвиг здесь, чтобы… просто осмотреться.
– Восемнадцатый? – переспросил Мокрист. – А где остальные семнадцать?
– Не с нами более, сэр, – ответил, улыбаясь, Жули.
– Мистер Жули потомственный староста, – пояснил Гнут.
– Потомственный староста… – тупо повторил Мокрист.
– Верно, сэр, – сказал Жули. – Желает ли мистер Губвиг послушать историю, сэр?
– Нет, – твердо заявил Гнут.
– Да, – сказал Мокрист, глядя прямо на банкира и многозначительно приподняв бровь.
– Ох, оказывается, желает, – вздохнул Гнут.
Мистер Жули улыбнулся.
Это была очень подробная история, и рассказ потребовал много времени. В какой-то момент Мокристу показалось, что речь идет о ледниковом периоде. Слова текли мимо него, как песок времени, и, подобно песку, некоторые застревали в извилинах. Пост потомственного старосты был учрежден многие сотни лет назад, когда должность хозяина Монетного двора была всего лишь синекурой для какого-нибудь собутыльника очередного правителя города. Хозяин обычно пользовался Монетным двором как собственным кошельком, время от времени появляясь здесь с большим мешком в руках, тяжелым похмельем и многозначительным намеком во взгляде. Институт старост был учрежден из тех соображений, что в промежутках кто-то должен следить за порядком и, желательно, быть трезвым при этом.
– Значит, вы здесь самый главный? – поспешно спросил Мокрист, в надежде остановить безудержный поток чрезвычайно любопытных фактов о деньгах.
– Верно, сэр. Временно. Хозяин здесь не появлялся примерно сотню лет.
– Как же вам платят?
На секунду повисло молчание, а затем мистер Жули старательно, как ребенку, пояснил:
– Это Монетный двор, сэр.
– Вы сами для себя делаете зарплату?
– Ну а кто кроме нас, сэр? Но это официально, правда же, мистер Гнут? Все бумаги оформляются как положено. Мы просто обходимся без посредника в этом деле.
– Ну ладно, по крайней мере, у вас прибыльный бизнес, – весело заметил Мокрист. – Вы же печете здесь денежки, как пирожки!
– Да, сэр. Однажды мы даже умудрились закончить год без убытков, – не моргнув глазом, согласился Жули, хотя явно имел в виду что-то другое.
– Без убытков? Вы же Монетный двор! – изумился Мокрист. – Как можно делать деньги с убытками?
– Накладные расходы, сэр. Накладные расходы повсюду, куда ни взгляни.
– Даже в мешках с деньгами?
– И там тоже, сэр. Там в особенности, на самом-то деле. Видите ли, сделать фартинг обходится нам в полпенни, а сделать полпенни – почти в целый пенс. На пенни мы тратим пенни с фартингом. Шестипенсовик – два пенса и фартинг, тут мы в плюсе. Полдоллара стоят семь пенсов, а целый доллар – всего шесть. Это уже гораздо лучше, потому что мы делаем их прямо здесь. Грошики – вот настоящие поганцы. Стоят всего полфартинга, а нам обходятся в целых шесть пенсов. А все потому, что с ними много возни, они такие маленькие, да еще и дырочка в средине. Трехпенсовые монетки вообще кошмар. У нас только два человека умеют их делать. Куча работы, в общей сумме на семь пенсов. А про двухпенсовики лучше даже и не спрашивайте!
– А что не так с монетами в два пенса?
– Я рад, что вы спросили, сэр. Очень тонкая работа, сэр, обходится нам в семь и одну шестнадцатую пенса. Кстати да, не забываем про элим, одну шестнадцатую пенса.
– Я про такую монету даже не слыхал!
– Ну, да, сэр, наверное, такой-то благородный джентльмен, как вы. Но есть люди, которые ими пользуются, да, сэр, есть такие люди. Симпатичная маленькая монетка, куча мелких деталей, по традиции изготавливается вдовами, а нам обходится в целый шиллинг, потому что гравировка нужна очень тонкая. Бедные старушки тратят на каждую по нескольку дней, зрение уже не очень и все такое, но эта работа дает им чувство собственной значимости.
– Я все понимаю, но одна шестнадцатая часть пенни? Четверть фартинга? Что на нее можно купить?
– В некоторых районах – очень многое, сэр. Вы удивитесь, если узнаете. Огарок свечи, небольшую почти не зелёную картофелину, – начал перечислять Жули. – Возможно, не сильно обглоданный огрызок яблока. Ну и разумеется, она очень удобна для всяческих пожертвований.
«И все это имеет в основе золото?» – подумал Мокрист.
Он осмотрел обширное пространство. Делом были заняты всего около дюжины работников, включая голема (о которых Мокрист бы приучен думать, как о «представителях другого вида, имеющих ценность не меньшую, чем человек»), и разносящего чай прыщавого подростка, о котором он так не думал.
– Похоже, у вас немного людей, – заметил он.
– А, ну, мы делаем здесь только серебряные и золотые…
– Золотистые, – вмешался мистер Гнут.
– …золотистые монеты, понимаете ли. И всякий нестандарт, вроде медалей. Для медных и бронзовых монет мы делаем только заготовки, их потом дорабатывают надомники.
– Надомники? На Монетном дворе работают надомники?
– Верно, сэр. Вроде тех вдов. Работают дома. Ух, нельзя же позволить, чтобы старые кошелки ковыляли тут повсюду, им для ходьбы два костыля нужны!
– Монетный двор… то есть, организация, которая деньги делает… нанимает людей, работающих на дому? Слушайте, я знаю, что сейчас так модно, однако… ну, вам это не кажется странным?
– Господь благослови вас, сэр, но целые семьи уже много поколений живут тем, что делают несколько монет в день! – радостно сказал Жули. – Отец выбивает контур, мать гравирует тонкие линии, дети чистят и полируют… это традиция. Все наши надомники как одна большая семья.
– Ну ладно, а как насчет безопасности?
– Если они украдут больше, чем фартинг, их повесят, – пояснил мистер Гнут. – Это приравнивается к государственной измене, вы же знаете.
– Интересная у вас семья, – сказал потрясенный Мокрист.
– Должен отметить, что до сих пор никого не вздернули, потому что они очень лояльные, – сказал староста, с возмущением глядя на Гнута.
– Скорее, потому, что за первое нарушение отрубают руку, были случаи, – напомнил мистер Гнут, семейный человек.
– И много они делают денег? – поспешно спросил Мокрист, становясь между спорщиками. – Я имею в виду, сколько зарабатывают?
– Около пятнадцати долларов за неделю. Работа требует большой аккуратности, – сказал Жули. – Хотя пожилые леди обычно получают меньше. Слишком много бракованных элимов.
Мокрист уставился на «Фальшивый пенни». Тот вздымался вверх, до самого потолка и даже выше, сквозь прорезь в кровле, но выглядел непрочным, как паутинка, для такой-то огромной конструкции. Внутри колеса трудолюбиво топал по ступеням одинокий голем. Не говорящий, судя по свисающей с шеи грифельной дощечке. Мокрист гадал, знает ли про него Траст Големов. Они были просто мастерами по розыску своих позабытых собратьев.
Пока он смотрел, колесо плавно остановилось. Молчаливый голем замер на месте.
– Скажите, – спросил Мокрист, – а зачем вообще вся эта возня с золотистыми монетами? Ну, почему бы не делать доллары просто из золота? Опасаетесь, что мошенники попытаются обрезать их или стереть о тряпицу? Как часто такое случалось раньше?
– Удивительно, где такой благородный джентльмен мог слышать о подобных вещах, сэр, – сказал пораженный староста.
– Я очень интересуюсь образом мыслей преступника, – ответил Мокрист несколько торопливее, чем собирался. В конце концов, это была правда. Он обладал склонностью к самоанализу.
– Весьма похвально, сэр. О да, мы знаем об этих трюках, и о многих других тоже, о да! Видели каждый из них в действии, клянусь вам. И перекраску, и перебивку, и вставки из менее ценных металлов. Даже отливку заново, с добавлением меди, очень аккуратную. Клянусь вам, сэр, есть люди, готовые два дня обдумывать хитрые планы и возиться с кропотливой гравировкой, чтобы в итоге обманом заработать сумму, которую они легко получили бы за один день честного труда!
– Не может быть! Правда?
– Как то, что я стою перед вами, сэр, – заверил Жули. – И кто в здравом уме будет вытворять такое?
«Ну, например, я. Когда-то», – подумал Мокрист. Просто так было интереснее.
– Представить не могу, – сказал он вслух.
– Поэтому городской совет решил, что доллары надо сделать золотистыми. В основном из латуни, честно говоря, потому что она ярко блестит. О, их продолжают подделывать, сэр, но полного сходства добиться трудно, и Стража очень строго следит за этим, да и золото больше не исчезает, что тоже важно. – Жули замялся. – Это всё, сэр? Понимаете, нам нужно закончить работу вовремя, потому что если мы задерживаемся, приходится делать еще больше денег, чтобы оплатить собственные сверхурочные часы, а если парни уже устали, мы в итоге начинаем зарабатывать в час больше монет, чем успеваем сделать. В общем, получается то, что я называю головоломкой…
– Вы хотите сказать, если вы работаете сверхурочно, то вам нужно еще больше работать сверхурочно, чтобы оплатить собственные сверхурочные? – уточнил Мокрист, все еще гадавший, насколько нелогичным может стать логическое мышление, если привлечь к делу достаточно большой комитет.
– Именно так, сэр, – согласился Жули. – И это путь к безумию.
– Очень короткий путь, – кивнул Мокрист. – Один последний вопрос, если позволите. Как у вас дела с безопасностью?
Гнут кашлянул.
– В Монетный двор невозможно проникнуть через банк с того момента, как его закрывают, мистер Губвиг. По договору со Стражей, свободные от дежурств стражники совместно с нашими охранниками всю ночь патрулируют оба здания. Стражники, разумеется, переодеваются в униформу банка, потому что их собственная форма слишком поношенная. Зато их присутствие гарантирует профессиональный подход к охране, как вы понимаете.
«О, да, – подумал Мокрист, который подозревал, что, благодаря богатому опыту, действительно понимает стражников куда лучше, чем Гнут. – Деньги, возможно, в безопасности, но, готов поспорить, у вас каждую ночь пропадает куча кофе и карандашей».
– Я, скорее, спрашивал… о дневном времени, – сказал он.
Люди Сараев непонимающе взирали на него.
– Ах, это, – сообразил, наконец, мистер Жули. – С этим мы сами справляемся. По очереди. На этой неделе у нас охранником Паренёк Чарли. Покажи ему свою дубинку, Чарли.
Паренек выволок откуда-то из-под куртки здоровенную дубинку и застенчиво продемонстрировал ее.
– Раньше и значок специальный был, но потом потерялся, – пояснил Жули. – Да это и не важно, мы ж все знаем Чарли. Когда мы уходим вечером, он каждому обязательно напоминает, что красть нехорошо.
Наступила неловкая пауза.
– Ну что ж, прекрасный метод! – сказал, наконец, Мокрист, потирая руки. – Благодарю вас, джентльмены!
И Люди Сараев побрели прочь, каждый к своему сараю.
– По-видимому, очень немного, – сказал мистер Гнут, глядя им вслед.
– Хммм?
– Вы, наверное, гадаете, много ли денег они выносят с собой каждый день.
– В общем, да.
– Думаю, немного. Они говорят, что когда поработаешь здесь, монеты начинаешь воспринимать просто как… продукцию, – сказал главный кассир, провожая Мокриста обратно в банк.
– Сделать пенни стоит больше пенни, – пробормотал Мокрист. – Мне кажется, или здесь правда что-то не так?
– Понимаете ли, однажды сделанный пенни переходит из рук в руки, но продолжает оставаться пенни, – сказал мистер Гнут. – Такова магия денег.
– Магия? – удивился Мокрист. – Послушайте, это всего лишь медный диск. Чем другим он может стать?
– В течение года практически чем угодно, – мягко пояснил мистер Гнут. – Кучкой яблок, частью тележки, парой шнурков, клочком сена, часом в театре. Может даже стать маркой и доставить письмо, мистер Губвиг. Он может быть потрачен триста раз, но все равно – и это самое чудесное – останется тем самым пенни, готовым быть потраченным снова. Это не яблоко, которое может сгнить. Его ценность зафиксирована и стабильна. Он не исчезает. – Глаза мистера Гнута опасно заблестели, у него опять начался нервный тик. – А все потому, что, в конечном счете, стоимость этого пенни соответствует малой частичке вечного золота!
– Но это всего лишь кусочек металла. Если бы мы пользовались яблоками вместо монет, от них было бы больше пользы. Яблоко, по крайней мере, можно съесть, – возразил Мокрист.
– Да, но яблоко можно съесть лишь раз. Пенни же, как таковой, я уподоблю вечному яблоку.
– Которое съесть нельзя. А ведь из обычного яблока можно еще и яблоню вырастить.
– Из денег тоже можно делать деньги, – напомнил Гнут.
– Да, но как сделать больше золота? Алхимики не могут, гномы со своим не расстаются, Агатейцы тоже не спешат делиться с нами. Почему бы не перейти на серебряный стандарт? В Бахбабахе, я слышал, так и поступили.
– Воображаю. Чего еще ожидать от иностранцев, – отмахнулся Гнут. – Но серебро чернеет. Золото – единственный нетускнеющий металл.
И снова у него начался тик. Золото явно имело власть над этим человеком.
– Вы все посмотрели, что хотели, мистер Губвиг?
– Даже немного больше, чем необходимо для душевного спокойствия.
– Ну что же, тогда пойдемте, побеседуем с председателем.
Мокрист, вслед за вышагивающим, как цирковая лошадь, Гнутом, одолел два пролета мраморной лестницы и длинный коридор. Они остановились перед большими двойными дверями черного дерева, и мистер Гнут постучал. Не один раз, а несколько, явно используя какой-то код. Потом очень осторожно открыл дверь.
Кабинет председателя был велик и обставлен немногочисленной, но весьма дорогой мебелью. Повсюду сверкали медь и бронза. Чтобы изготовить рабочий стол, похоже, срубили последнее уцелевшее дерево какой-то редкой экзотической породы. Впрочем, от этого он только выигрывал, и к тому же был так велик, что внутри можно было легко спрятать труп. Стол сиял глубоким-глубоким зеленым цветом, который ясно говорил о богатстве и неподкупности обладателя. Само собой, Мокрист тут же решил, что это вранье.
Очень маленькая собачонка обосновалась в бронзовом лотке для входящих документов, но только когда Гнут сказал: «Мистер Губвиг, мадам председатель», Мокрист осознал, что за столом сидит еще и человек. Из-за огромной столешницы едва выглядывала очень маленькая, очень старая седоволосая женщина. По обе стороны от нее были установлены на поворотных кронштейнах два заряженных арбалета, выделявшихся в окружении позолоченных безделушек своим серебристым стальным блеском. Женщина только что убрала маленькие тонкие руки со спусковых крючков.
– О да, как мило, – откликнулась она высоким дрожащим голосом. – Я миссис Мот. Присаживайтесь, мистер Губвиг.
Он так и сделал, постаравшись оказаться вне зоны поражения арбалетов. Собачонка радостно прыгнула со стола прямо Мокристу на колени, с весьма болезненным для его мошонки энтузиазмом.
Это был самый маленький и самый уродливый пес из тех, что Мокристу когда-либо доводилось видеть. Он походил на тех пучеглазых золотых рыбок, чьи вытаращенные глаза, кажется, вот-вот взорвутся. Его нос, наоборот, был таким плоским, как будто по нему только что здорово стукнули. Пес громко хрипел, а его необычайно кривые лапы, наверное, цеплялись друг за друга при ходьбе.
– Это мистер Хлопотун, – сказала старушка. – Обычно он не бросается так на незнакомых людей. Я впечатлена.
– Привет, мистер Хлопотун, – сказал Мокрист.
Пес радостно тявкнул и обслюнявил ему все лицо.
– Вы ему нравитесь, мистер Губвиг, – одобрительно заметила миссис Мот. – Догадаетесь, что за порода?
Мокрист вырос среди собак и в породах разбирался очень хорошо, но тут не знал, что и думать. Он решил ответить честно.
– Все сразу?
Миссис Мот рассмеялась, и смех ее прозвучал лет на 60 моложе, чем она выглядела
– Совершенно верно. Его мамочка была карликовой гончей. В давние времена весьма популярная в королевских дворцах порода. Но однажды ночью она сбежала, было много суеты и лая. Опасаюсь, бедняжка мистер Хлопотун – сын многих отцов.
Мистер Хлопотун задушевно вытаращился на Мокриста, морда пса выражала некоторый дискомфорт.
– Гнут, похоже, мистер Хлопотун испытывает неудобство, – скомандовала миссис Мот. – Пожалуйста, сводите его погулять в садик. Кажется, молодые клерки относятся к этой обязанности небрежно.
Лицо главного кассира на секунду стало мрачнее тучи, но он послушно снял с крючка красный поводок.
Песик начал рычать.
Гнут ловко надел толстые кожаные перчатки, и, невзирая на рычание, осторожно сунул пса себе под мышку. Потом без лишних слов покинул комнату.
– Значит ты – знаменитый Почтмейстер, – констатировала миссис Мот. – Тот самый Человек в золотом костюме. Но не сегодня, как я заметила. Подойди сюда, мой мальчик. Дай получше рассмотреть тебя.
Мокрист приблизился, и пожилая леди поднялась на ноги при помощи двух тростей с рукоятками слоновой кости. Потом она бросила одну из них, взяла Мокриста за подбородок и внимательно изучила его лицо, поворачивая туда-сюда.
– Хммм, – сказала она, сделав шаг назад. – Я так и думала…
Вторая трость ударила Мокриста под коленки, подкосив его на месте. Когда он, потрясенный, рухнул на толстый ковер, она с триумфом в голосе добавила:
– Ты вор, жулик, мошенник и мастер надувательства! Признавайся!
– Все не так! – слабо запротестовал Мокрист.
– Еще и врун, – весело сказала миссис Мот. – И, вероятно, самозванец! О, не надо смотреть на меня невинным взглядом, не поможет! Я сказала, вы мошенник, сэр! Я тебе и ведро воды не доверила бы, даже если мои трусы синим пламенем запылают!
Она сильно ткнула Мокриста тростью в грудь.
– Ну что, ты весь день тут лежать собрался? Вставай, парень! Я же не сказала, что ты мне не нравишься!
Мокрист осторожно поднялся на ноги, голова кружилась.
– Вашу руку, мистер Губвиг! Главный Почтмейстер? Как ловко! Дай руку, я сказала!
– Что? А… – Мокрист пожал руку пожилой леди. Это было словно прикосновение к холодному пергаменту.
Миссис Мот рассмеялась.
– О, да. Прямо как рукопожатие моего покойного мужа. Ни один честный человек не может так честно пожать руку. Поразительно, как ты умудрился так долго игнорировать сферу финансов?
Мокрист осмотрелся. Они были одни, его икры свело судорогой, и втирать очки здесь было некому.
«Что тут у нас? – спросил он себя. – У нас тут Храбрая Престарелая Леди, модель Mk I: шея тощая и морщинистая, специфическое чувство юмора, получает истинное удовольствие от умеренной жестокости, говорит откровенно, почти грубо, играет на грани фола, и, что более важно, играет на грани заигрывания. Предпочитает думать о себе как о „не леди“. Рискует чем угодно, кроме риска упасть на пол, а взгляд говорит: „Могу творить что хочу, потому что я очень старая. Имею слабость к плутишкам“. Таких престарелых леди обмануть нелегко. Да, впрочем, и нужды нет». Он расслабился. Иногда сбросить маску – такое облегчение.
– Я не самозванец, по крайней мере, – сказал он вслух . – Имя Мокрист фон Губвиг дали мне при рождении.
– Верю. Вообразить не могу, кто взял бы себе такое имечко, имея хоть малейшую возможность выбирать, – сказала миссис Мот, возвращаясь в свое кресло. – Тем не менее, ты, похоже, умудряешься постоянно водить за нос кучу народу. Присаживайся поближе, мистер Губвиг, я не кусаюсь.
Последнее замечание сопровождалось взглядом, который говорил: «Дай мне полбутылки джина и пять минут, чтобы найти вставные зубы, а там посмотрим».
Она указала ему на кресло рядом со своим.
– Что? Я думал, вы меня прогоните! – подыграл ей Мокрист.
– Правда? Почему же?
– Ну, из-за всего того, что вы про меня сказали.
– Я не сказала, что считаю тебя плохим человеком. Ты понравился мистеру Хлопотуну, а он умеет оценивать людей с удивительной точностью. Кроме того, Хавелок говорит, с Почтамтом ты и правда сотворил настоящее чудо, – миссис Мот пошарила рукой под столом и вытащила откуда-то здоровенную бутыль джина. – Выпьешь, мистер Губвиг?
– Гм, нет. Не в это время дня.
Миссис Мот фыркнула.
– У меня времени мало, сэр. Но, к счастью, много джина.
Мокрист молча понаблюдал, как она наливает в стакан почти смертельную дозу спиртного.
– Есть у тебя девушка? – спросила миссис Мот, поднимая стакан.
– Да.
– Она знает, кто ты на самом деле?
– Да. Постоянно ей напоминаю.
– Не верит тебе, а? Ох уж эти влюбленные женщины, – вздохнула миссис Мот.
– Честно говоря, вряд ли она придает этому особое значение. Она очень необычная девушка.
– А, видит твою внутреннюю сущность? Или, может быть, иллюзию «внутренней сущности», созданную тобой как раз на такой случай? Люди вроде тебя… – она сделала паузу и продолжила: – …люди вроде нас всегда держат про запас как минимум одну внутреннюю сущность, специально для любопытных посетителей, верно?
Мокрист не стал спорить. Говорить с миссис Мот было все равно что стоять перед магическим зеркалом, которое обнажает самую твою суть.
– Она вообще с людьми не очень общается. Все больше с големами.
– О? Большие глиняные мужики, абсолютно надёжные, которым совершенно нечего задекларировать в районе паха? Интересно, что же она в тебе нашла, а, мистер Губвиг? – ткнула его под ребра сухим желтоватым пальцем миссис Мот.
У Мокриста отпала челюсть.
– Влюбилась по контрасту, похоже, – решила миссис Мот, успокаивающе похлопав его по руке. – И вот, значит, Хавелок присылает тебя, чтобы ты рассказал, как управлять моим банком. Можешь звать меня Пошла.
– Ну, я… – рассказать ей, как управлять банком? О таком его не предупреждали.
Пошла наклонилась к нему.
– Знаешь, никогда не брала в голову ерунду, ну, насчет Сладкой, – сказала она, слегка понизив голос. – Милая девочка, но мозги салом заплыли. Она, кстати, не первая. Далеко не первая. Я и сама была когда-то любовницей Джошуа.
– Правда? – Мокрист понял, что ему придется выслушать историю до конца, хочет он того или нет.
– О, да, – заверила его миссис Мот. – В те времена все всё понимали. Иметь любовницу считалось нормой. Мы с его женой встречались за чаем раз в месяц, чтобы согласовать расписание Джошуа. Она всегда говорила, что просто счастлива, когда он со мной и не болтается у нее под ногами. Разумеется, в любовницы тогда брали девушек благовоспитанных и хорошо образованных, – вздохнула она. – А сейчас, похоже, умения крутиться вверх ногами у шеста считается достаточно.
– Раньше все было лучше, – поддакнул Мокрист. Это была беспроигрышная ставка. И почти правда.
– Банковское дело тоже так, – пробормотала Пошла, как будто размышляя вслух.
– Извините?
– Я имею в виду, с формальной точки зрения за минувшие годы ничего не изменилось, но ведь стиль тоже кое-чего стоит, верно? Необходимо чутье. Изобретательность. Банк должен быть развлечением, а не просто финансовой функцией. Хавелок сказал, ты понимаешь такие штуки, – она вопросительно посмотрела на Мокриста. – В конце концов, ты превратил Почту в нечто почти героическое, верно? Люди сверяют часы по вашему экспрессу в Колению. Раньше по нему только календарь можно было сверять!
– От семафоров пока одни убытки, – напомнил Мокрист.
– Удивительно небольшие, если учесть, какую пользу семафоры приносят обществу в целом. И я не сомневаюсь, что сборщики налогов Хавелока тоже берут свою долю от этой пользы. У тебя дар воодушевлять людей, мистер Губвиг.
– Ну, я… пожалуй, что так, – признал Мокрист. – Я понимаю, что если хочешь продать сосиску, научись вначале продавать шипение.
– Прекрасно, прекрасно, – заметила Пошла. – Но я надеюсь, ты в курсе, что сколько шипения ни продавай, рано или поздно тебе все-таки придется предъявить общественности настоящую сосиску, хм? – она одарила его таким лукавым взглядом, за который женщину помоложе немедленно бросили бы в тюрьму.
– Кстати, – продолжила она, – я припоминаю, что боги послали тебе сокровище, на которые ты заново отстроил Почтамт. Что тогда произошло на самом деле? Старушке Пошле можешь сказать правду.
«Наверное, действительно могу», – решил он, отметив про себя, что хотя ее волосы стали тонкими и поседели, в них был еще виден красноватый оттенок, который указывал, что раньше они были ярко-рыжими.
– Это была моя добыча за многие годы финансовых афер, – признался он.
Миссис Мот хлопнула в ладоши.
– Прекрасно! Вот настоящая сосиска! Весьма… удовлетворительно. У Хавелока всегда было чутье на людей. У него есть планы насчет этого города, знаешь ли.
– «Подземное предприятие», – сказал Мокрист. – Да, я знаю.
– Подземные улицы, подземные повозки и всё такое, – сказала Пошла. – Для этого правительство нуждается в деньгах, а деньги нуждаются в банках. К сожалению, люди сейчас банкам не доверяют.
– Почему?
– Потому что они там обычно теряют деньги. В основном случайно. За минувшие годы было несколько таких неприятных случаев. Крах 88-го, крах 93-го, крах 98-го… хотя этот последний был скорее «плюх», чем крах. Мой покойный муж выдавал кредиты весьма неосмотрительно, в результате мы сейчас имеем дело с безнадежными долгами и прочими последствиями его спорных решений. Наши основные клиенты – престарелые леди, которые хранят здесь деньги по привычке. У нас по-прежнему работают вежливые молодые клерки, а у дверей стоит бронзовая миска, чтобы собачки старушек могли попить из нее, если захотят. Ты сможешь изменить все это? Количество престарелых леди стремительно сокращается, уж мне ли не знать.
– Ну, э, возможно, у меня есть пара идей, – признался Мокрист. – Но все равно, я в шоке. Я же понятия не имею, как работают банки.
– Ты никогда не клал деньги в банк?
– В банк нет, никогда.
– А как ты представляешь себе нашу работу?
– Ну, вы берете деньги у богатых людей и отдаете их подходящим заемщикам под проценты, а потом стараетесь выплатить этих процентов как можно меньше.
– Так, и кто же, по-твоему, подходящий заемщик?
– Наверное, тот, кто может доказать, что деньги ему не нужны?
– А ты циник. Но общую идею ухватил верно.
– Значит, никаких бедняков?
– Только не в банке, мистер Губвиг. Никого с годовым доходом менее 150 долларов. Вот почему изобрели матрасы и носки. Мой покойный муж любил повторять, что единственный способ сделать деньги на бедных людях – оставить их в бедности. Как бизнесмен, он был не очень-то приятным человеком. Есть еще вопросы?
– Как вы стали председателем банка?
– Председателем и управляющим, – с гордостью сказала Пошла. – Джошуа любил все держать под контролем.
– О, да, именно так, – добавила она, как будто беседуя сама с собой. – А теперь оба поста занимаю я, благодаря древней магии, именуемой «наследство в пятьдесят процентов».
– Я думал, эта магия называется «пятьдесят один процент», – заметил Мокрист. – Разве не могут другие акционеры настоять…
В дальнем конце комнаты распахнулась дверь, через которую вошла высокая женщина в белом, катившая перед собой накрытую тканью тележку.
– Пора принимать лекарства, миссис Мот, – объявила она.
– От них никакой пользы, сестра! – резко возразила престарелая леди.
– Кроме того, доктор запретил вам пить, – напомнила сиделка. Она с подозрением посмотрела на Мокриста. – Ей больше нельзя пить спиртное, – повторила сестра, явно подозревавшая, что Мокрист припрятал где-то пару бутылок.
– Ну а я говорю, мне больше нельзя слушать докторов! – ответила миссис Мот, заговорщически подмигивая Мокристу. – Мои так называемые приемные дети платят за это, можешь вообразить? Да они меня отравить хотят! И всем рассказывают, что я свихнулась…
Раздался стук в дверь, скорее выражавший просьбу разрешить войти, чем твердое намерение сделать это. Миссис Мот двигалась с впечатляющим проворством, и когда дверь только начала открываться, арбалеты уже поворачивались в направлении визитера.
Вошел мистер Гнут, державший под мышкой все еще рычащего Хлопотуна.
– Я же говорила: пять раз, мистер Гнут! – сердито воскликнула миссис Мот. – Я могла нечаянно попасть в мистера Хлопотуна! Вы считать умеете?
– Извините, – сказал Гнут, сажая мистера Хлопотуна в его лоток для бумаг. – И да, я умею считать.
– Ну и кто у нас такой миленький хлопотунчик? – заворковала миссис Мот. Маленький песик возбужденно прыгал и чуть не лопался от счастья снова видеть хозяйку, которую покинул целых десять минут назад. – Ты был хорошим мальчиком? Он ведь был хорошим мальчиком, мистер Гнут?
– Да, мадам. В больших количествах, – мороженое из яда змеи не могло быть холоднее, чем тон главного кассира. – Теперь я могу вернуться к своим обязанностям?
– Мистер Гнут думает, я не умею управлять банком, правда, мистер Хлопотун? – пропела собачонке миссис Мот. – Какой глупенький мистер Гнут. Да, мистер Гнут, можете идти.
Мокрист припомнил старую бахбабахскую поговорку: «Если престарелая леди грубо говорит со своей собачонкой, значит, собачонку уже зажарили на ужин». Поговорка казалась удивительно подходящей к текущему моменту, а текущий момент был таков, что лучше бы утечь куда подальше.
– Ну что же, был счастлив познакомиться с вами, миссис Мот, – сказал Мокрист, поднимаясь на ноги. – Мне нужно… все обдумать.
– Видел он Хьюберта? – спросила миссис Мот, обращаясь, по-видимому, к собачке. – Он должен навестить Хьюберта, прежде чем уйдёт. Думаю, в финансах он слабо понимает. Проводите его к Хьюберту, мистер Гнут. Хьюберт так чудесно умеет всё объяснять.
– Как пожелаете, мадам, – сказал Гнут, прожигая взглядом мистера Хлопотуна. – Я уверен, что после объяснений Хьюберта насчет течения денежных потоков, мистер Губвиг перестанет слабо понимать в финансах.
Пока они спускались вниз по лестнице, Гнут сохранял молчание. Он переставлял свои большие ступни очень осторожно, как человек, шагающий по полу, сплошь покрытому иголками.
– А миссис Мот – прелюбопытная старушенция, правда? – попытался вовлечь его в беседу Мокрист.
– Полагаю, она обладает характером, который обычно именуется «колоритным», сэр, – мрачно откликнулся Гнут.
– Утомляет вас временами, а?
– Без комментариев, сэр. Миссис Мот контролирует пятьдесят один процент акций моего банка.
«Его банка» – отметил про себя Мокрист.
– Странно, – заметил он вслух. – Минуту назад она сама сказала мне, что владеет только пятьюдесятью процентами.
– Еще есть пёс, – напомнил Гнут. – По завещанию покойного сэра Джошуа, псу принадлежит один процент, а пёс принадлежит ей. Покойный сэр Джошуа обладал своеобразным чувством юмора, мистер Губвиг. Таких людей обычно называют «проказник», насколько я понимаю.
«И вот собака владеет долей в банке, – подумал Мокрист. – Однако, какие веселые люди эти Моты!»
– Похоже, вы не находите шутку такой уж забавной, мистер Гнут, – заметил он вслух.
– Должен сказать, я вообще ничего не считаю забавным, сэр, – ответил Гнут. – Я лишен чувства юмора. Полностью. Френологически доказано. У меня синдром Нихьтляхена-Кайнвортца, который по какой-то странной причине считается тяжелым заболеванием. Я же, наоборот, считаю его сущим подарком судьбы. Счастлив отметить, что вид толстяка, поскользнувшегося на банановой кожуре, не вызывает у меня никаких эмоций. Я рассматриваю подобный несчастный случай исключительно как напоминание о необходимости с максимальной ответственностью относиться к процедуре удаления отходов домашнего хозяйства.
– А вы пробовали… – начал Мокрист, но Гнут прервал его, предостерегающе подняв руку.
– Прошу вас! Повторяю, я не считаю синдром болезнью. И меня раздражает, когда так считают другие, осмелюсь заметить! Пожалуйста, не нужно пытаться меня рассмешить, сэр! Если бы у меня не было ног, разве вы стали бы заставлять меня бегать? Я и так вполне счастлив, спасибо!
Он помедлил у очередных двойных дверей, немного успокоился и взялся за ручки.
– А теперь, позвольте, пользуясь случаем, показать вам, где идет, так сказать… настоящая работа, мистер Губвиг. Раньше эта комната называлась «Бухгалтерия», но я предпочитаю называть ее… – он потянул двери на себя, и они неторопливо, величественно распахнулись, – …«Мой Мир».
Помещение и правда выглядело впечатляюще. И первое впечатление Мокриста было таково: это Ад в тот день, когда черти потеряли спички.
Он уставился на длинные ряды согнутых спин. Все клерки что-то ожесточенно писали. Взгляда никто не поднял.
– В своем Мире я не терплю счётов, счетных палочек и прочих устройств, мистер Губвиг, – пояснил Гнут, провожая посетителя по центральному проходу. – Человеческий мозг способен без ошибок работать с числами. Ведь это мы их изобрели, как же может быть иначе? Мы неукоснительно следуем этому правилу, неукоснительно… – одним плавным стремительным движением он взял лист бумаги из лотка «исходящие» на ближайшем столе, быстро его просмотрел и уронил обратно, издав слабое ворчание, то ли выражавшее удовлетворение хорошей работой клерка, то ли, наоборот, собственное разочарование от того, что не удалось обнаружить никакой ошибки в вычислениях.
Лист был весь плотно исписан формулами, и, разумеется, проверить их все одним взглядом было смертному существу не под силу, однако Мокрист не поставил бы и пенни на то, что Гнут упустил из виду хоть одну цифру.
– В этой комнате – сердце нашего банка, – с гордостью объявил главный кассир.
– Сердце, – тупо повторил за ним Мокрист.
– Здесь мы вычисляем проценты, платежи, кредиты, расходы… в общем, всё. И не делаем ошибок.
– Что, никогда?
– Практически никогда. О, некоторые отдельные личности изредка ошибаются, – с неудовольствием признал Гнут, – но, к счастью, я проверяю каждую цифру. Уж я-то ошибку не пропущу, будьте уверены. Ошибка, сэр, это гораздо хуже, чем грех. Грех зачастую всего лишь вопрос точки зрения, или чьего-то мнения, или даже неудачно выбранного момента действия. Ошибка же – это факт, и она вопиет об исправлении. Я вижу, вы с трудом сдерживаете смех, мистер Губвиг.
– Я не сдерживаю! В смысле, нет, я не смеюсь! – запротестовал Мокрист.
Черт! Он забыл древнюю мудрость: пристально наблюдая за кем-нибудь, позаботься о том, чтобы самому не стать объектом пристального наблюдения.
– Но, тем не менее, вы потрясены, – заметил Гнут. – Вы пользуетесь словами, и весьма хорошо, должен заметить. Но слова – податливый материал, и ловкий человек легко может придавать им любую форму. Числа же тверды, как алмаз. О, ими тоже можно манипулировать, но изменить их природу нам не дано. Три есть три. Вы не заставите тройку превратиться в четверку, даже если всю ее расцелуете.
Где-то в комнате раздался тихий смешок, но мистер Гнут, кажется, не обратил на него внимания и продолжал:
– А ещё числа не прощают ошибок. Мы работаем очень интенсивно, и делаем всё, что необходимо. А вот здесь, в самом центре, сижу я…
Они достигли большого стола, установленного на подиуме в центре комнаты. Мимо них аккуратно протиснулась худощавая женщина в белой блузке и длинной черной юбке, которая осторожно положила толстую пачку бумаг в лоток, где уже громоздилась изрядная стопка. Она покосилась на мистера Гнута, который сказал:
– Благодарю вас, мисс Драпс.
Гнут был слишком занят, демонстрируя Мокристу свой чудесный полукруглый стол сложной конструкции, и поэтому не заметил выражения, промелькнувшего на ее маленьком бледном лице.
А вот Мокрист заметил: ее лицо было красноречивее тысячи слов, возможно, записанных в дневнике, который она никогда-никогда никому не показывала.
– Видите? – нетерпеливо спросил главный кассир.
– Хммм? – невнятно откликнулся Мокрист, наблюдавший, как женщина спешит прочь от них.
– Вот здесь, видите? – повторил Гнут, усаживаясь за стол. В голосе его звучало нечто, отдаленно напоминавшее энтузиазм. – Благодаря этим педалям, я могу поворачивать стол в любом направлении! Это панорама моего маленького Мира. Ничто не укроется от моего взгляда!
Он принялся яростно давить на педали, и весь помост начал с грохотом поворачиваться.
– Здесь две скорости, если вы обратили внимание, а все благодаря гениальной конструкции…
– Теперь я вижу, что от вас и правда ничто не укроется, – сказал Мокрист, когда мисс Драпс уселась на свое место. – Но не хотелось бы мешать вашей работе.
Гнут бросил взгляд на лоток для входящих бумаг и пожал плечами.
– Эта груда? Они не займут много времени, – сказал он, дернув ручной тормоз и поднимаясь на ноги. – Кроме того, мне хотелось вначале продемонстрировать вам, чем мы на самом деле тут занимаемся, потому что теперь я обязан познакомить вас с Хьюбертом.
Он кашлянул.
– Похоже, Хьюберт это совсем не то, чем вы занимаетесь? – предположил Мокрист.
И они снова отправились в главный зал банка.
– Уверен, он действует из лучших побуждений, – сказал Гнут.
Эти слова повисли в воздухе, как петля виселицы.
В главном зале господствовала торжественная тишина. Несколько человек работали за стойкой, престарелая леди наблюдала за своей собачкой, которая пила воду из бронзовой миски у дверей. Немногочисленные необходимые слова произносились приличествующим обстановке негромким голосом. Мокрист очень любил деньги, просто обожал, однако не считал их чем-то мистическим, о чём нужно говорить только шёпотом, как будто опасаясь разбудить. Но здесь правили бал Большие Деньги, и они явно предпочитали танцевать под тихую музыку.
Главный кассир открыл маленькую, совсем не величественную, наполовину скрытую за декоративными растениями дверь под лестницей.
– Пожалуйста, поосторожнее, здесь всегда мокрый пол, – предупредил он и провёл гостя вниз по широким ступеням, в один из самых замечательных подвалов, какие Мокристу доводилось видеть. Изящные каменные арки поддерживали украшенный прекрасной мозаикой потолок, который тянулся вдаль, исчезая в сумраке. Повсюду горели свечи, а в центре пламенело сияние, заполнявшее помещение бело-голубыми отсветами.
– Некогда это был подвал храма, – пояснил Гнут, указывая дорогу.
– Вы хотите сказать, всё здание банка и в самом деле храм, а не просто нечто похожее?
– Да, оно было построено как храм. Правда, по назначению никогда не использовалось.
– В самом деле? И для какого бога?
– Ни для какого, как выяснилось. Один из королей Анк-Морпорка повелел построить это здание почти 900 лет назад, – пояснил Гнут. – Полагаю, это было нечто вроде инвестиционного проекта. Никакое конкретное божество не имелось ввиду.
– Он надеялся, желающий вселиться сам объявится?
– Именно, сэр.
– Типа, залетит внутрь, как синичка? – спросил Мокрист, оглядываясь. – Это что, эдакая божественная ловушка для птиц?
Гнут вздохнул.
– Вы слишком образно выражаетесь, мистер Губвиг, но, полагаю, доля правды в ваших словах есть. Замысел, однако, не сработал. Потом здание использовали как склад припасов на случай осады, потом как рынок, и так далее. В конце концов, Юморелло Ла Виче получил его от города в уплату просроченного кредита. Все это есть в официальной истории. Разве сводничество здесь не прекрасно?
После довольно продолжительной паузы Мокрист осторожно переспросил:
– Вы так думаете?
– А разве нет? Мне говорили, оно здесь лучше, чем где-либо в городе.
– В самом деле? – сказал Мокрист, нервно оглядываясь. – Люди сюда что, в какое-то особое время приходят?
– Обычно, когда банк открыт. Впрочем, организованные группы мы пускаем в любое удобное время, по предварительной договоренности.
– Знаете, – сказал Мокрист, – похоже, предмет нашей беседы как-то ускользает от меня…
Гнут неопределенно махнул рукой в направлении потолка.
– Я говорю о сводах, сэр. Ну, знаете, слово свод? Оно означает «арка».
– А! Да! Ну конечно же! – с облегчением воскликнул Мокрист. – Не удивлюсь, если этот факт мало кому известен.
А потом Мокрист разглядел сияющий среди колонн и арок «Булькер».
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.