Книга Стражи онлайн - страница 4

•••

Когда частному детективу удается раскрыть преступление?

Никогда!

Эд Макбейн

Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь – сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь – плохое кино.

Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей – бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться.

Саттон – мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине.

Отдохнуть можно было только в пивной.

Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал:

– Ты легавый.

Я громко расхохотался и холодно поглядел на него.

– Я – Саттон, – сказал он.

Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы.

– Почему ты в полиции? – спросил он.

– Чтобы позлить отца.

– А, ненавидишь старика?

– Нет, я его люблю.

– Ты просто запутался, да?

– Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет.

– Стал?

– Нет.

– Ну тогда можешь собирать вещички.

– Да теперь мне вроде понравилось.

Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил:

– Что мне там понадобится?

– Армалитка.

Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил:

– Слушай, а ты на танцах пальто снимешь?

– Может быть.

– И еще. Молчи.

– Почему?

– Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу.

– Так как я приглашу девушку? Суну записку?

– Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить.

– Я могу показать им свою дубинку.

Вечер превратился в сущий кошмар.

Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости.

– Они тут все по парам, – сказал я Саттону.

– Естественно, это же север, здесь не перебдишь.

– Лучше бы мы просто пошли в пивнушку.

– И лишились бы общества.

Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб – больше, чем в армии.

Любой армии.

Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты.

Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари».

На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал:

– Ну и дела.

Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы.

Я спросил:

– Как ты думаешь, что это было?

– Ничего хорошего.

– Значит…

– Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра?

•••

То, что остается, не всегда лучше того, что потеряно.

Саттон переехал в Голуэй.

Я спросил:

– Ты меня преследуешь?

– А как же!

Он решил, что станет художником.

– Какой из такого засранца художник, – сказал я.

Но у него был талант. Не знаю, что больше – ревновал я или завидовал. Скорее всего – и то и другое, причем одно чувство питало другое, чисто по-ирландски. Его холсты начали продаваться, и он решил жить как художник. Купил себе коттедж в Клифдене. Если честно, я думал, что он станет полным засранцем.

О чем ему и сообщил.

Он засмеялся:

– Это только видимость; как и счастье, долго не продлится.

Так и вышло.

Через несколько месяцев он снова стал таким же, каким был. Дожди Голуэя могут разрушить все ваши мечты.

Саттон в своем худшем варианте был все равно лучше, чем большинство людей в их лучшем.

После встречи с Кленси я позвонил Саттону и попросил:

– Помоги.

– Что случилось, чувак?

– Полиция!

– А, эти гады… И что они?

– Не хотят мне помочь.

– Тогда плюхнись на колени и возблагодари Господа.

Мы договорились встретиться «У Грогана». Когда я пришел, он оживленно беседовал с Шоном.

– Эй, ребята! – крикнул я.

Шон выпрямился. Настоящий подвиг. Его кости даже скрипнули от усилия.

– Тебе нужно принимать теплые ванны, – посочувствовал я.

– Мне не помешало бы чудо, будь оно все проклято.

Затем они оба уставились на меня.

– Что? – спросил я.

Они сказали в унисон:

– Что-нибудь новенькое заметил?

Я огляделся. Та же старая пивнушка, шеренга печальных, потрепанных алкашей у стойки, привязанных к своим кружкам мечтами, которые давно уже не имели значения. Я пожал плечами. Что не так-то легко для сорокапятилетнего человека.

Шон сказал:

– Слепой придурок, смотри туда, где были клюшки.

Картина Саттона. Я подошел поближе. Изображена молодая блондинка на пустынной улице. С тем же успехом это могла быть бухта Голуэя. Кто-то из мужиков сказал:

– Мне клюшки больше нравились.

– Способный, правда? – восхитился Шон.

Он отошел, чтобы сделать нам кофе

с коньяком

и

без коньяка.

– У меня выставка в галерее Кенни. Эту оценили в пятьсот гиней.

– Гиней?!

– Ну да. Классно, да? Тебе нравится?

– Это бухта?

– Это «Блондинка за углом».

– А…

– У Дэвида Гудиса есть такой детектив, он его написал в 1954 году.

Я поднял руки:

– Давай семинар проведем попозже.

Он ухмыльнулся:

– Вечно ты все изгадишь.

Я рассказал ему о своем новом деле.

Он сказал:

– Сейчас многие ирландские подростки кончают жизнь самоубийством.

– Знаю-знаю, но в этом звонке матери есть что-то…

– Еще один больной урод.

– Может, ты и прав.

Потом мы спустились по Шоп-стрит. У входа в магазин какая-то румынка дула в оловянный свисток. Во всяком случае, делала это время от времени. Я подошел и сунул ей несколько бумажек.

Саттон воскликнул:

– Господи, да нельзя их поощрять!

– Я заплатил, чтобы она перестала.

Она не перестала.

Какой-то мужик жонглировал горящими факелами. Один он уронил, но ничуть не смутился. К нам шел полицейский. Саттон кивнул ему, он отдал нам честь.

– Надо же!

Саттон с любопытством взглянул на меня:

– Ты скучаешь?

Я знал, о чем он, но все же сказал:

– По чему скучаю?

– По полиции.

Я не знал и так и ответил:

– Не знаю.

Мы вошли в здание галереи как раз в тот момент, когда неудачник воришка засовывал книгу Патрика Кавана в брюки. Дес, хозяин галереи, проходя мимо, заметил это и рявкнул:

– Положь на место!

Воришка послушался.

Мы прошли через первый этаж и вышли к галерее. Выставлены были две картины Саттона, на обеих – наклейки «Продано».

Том Кенни сказал:

– Ты становишься известностью.

Высота, которой соответствует цена картин.

Я сказал Саттону:

– Можешь бросить дневную работу.

– Какую работу?

Трудно сказать, кому из нас больше понравился его ответ.

Несколько следующих дней мы занимались расследованием. Пытались найти свидетелей «самоубийства». Таковых не оказалось. Поговорили с учительницей девушки, ее школьными друзьями и почти ничего не выяснили. Если Кэти Б. ничего не раскопает, дело можно считать законченным.

Вечер пятницы я решил провести спокойно. Пиво и чипсы принести домой. Увы, пиво я до дома не донес. Только чипсы. Купил еще кусок рыбы. Какой-никакой ужин.

Нет ничего более успокаивающего, чем пропитанные уксусом чипсы. Пахнут детством, которого у тебя никогда не было. Я приближался к своему дому в довольно хорошем настроении. Первый удар я получил, когда свернул к своей двери. По шее. Затем удар по почкам. Странно, но я почему-то не выпускал из рук чипсы. Два мужика. Здоровых. Они отделали меня очень профессионально. Череда пинков и ударов в точном ритме. Без злобы, но с любовью к делу. Я почувствовал, что мне сломали нос. Честное слово, я слышал хруст. Один из них сказал:

– Возьми его руку и расправь пальцы.

Я попытался сопротивляться.

Затем растопыренные пальцы лежали на мостовой. Она казалась холодной и мокрой. На них дважды опустился ботинок. Я заорал во все горло.

На этом побои закончились.

Другой сказал:

– Не сможет какое-то время играть с собой.

Затем голос у самого моего уха:

– Не суй свой нос в чужие дела.

Мне хотелось закричать: «Позовите полицию!»

Когда они уходили, я попытался сказать: «Могли бы сами купить себе чипсы», – но рот был полон крови.