Рецензия на книгу Франкенштейн, или Современный Прометей от reiden_coldflame

______________

середина лета 1816 года, вилла неподалёку от Женевского озера, ночь

В каминную залу, прихрамывая, входит Байрон; за ним его секретарь Полидори.

Байрон (подходя к окну): Етить, погодка! Вот ненастье!
Полидори: Да, сэр.
Байрон: Все кости ломит…
Полидори: Да, сэр.

Шум в коридоре. Входят Перси Биши Шелли с невестой Мэри.

Шелли: Ах, дьявол хромоногий, вы и не ложились!
Полидори (в сторону): Все черти в сборе…
Байрон: Неплохо б, это, по рюмашке. Перед сном.
Полидори (уходя): Да, сэр.

За окнами раскаты грома.

Байрон: А вы, болезный, что это не спите?
Шелли: Да Машке, видишь ли, кошмар приснился! Как начала вопить и простынь…
Мэри: Ну, полноте, chéri, то были вы!
Байрон: Подробности оставьте.

Возвращается Полидори. Слуги вносят вино и закуски.

Байрон: О, топливо! Отлично!
Шелли (рассеянно покачивая бокалом): И не уснёшь ведь больше, вот беда.
Мэри: Давайте, может, господа, рассказами друг друга постращаем?
Байрон: Идея хороша! Намедни мне пригрезилось такое: в Турцию, вообразите, приехал вот вроде человек, а вроде мышь летучая…

Байрон рассказывает страшную историю о кровососущей твари. Все охают и ужасаются. Шелли падает в обморок.

Полидори (доставая чернила, бумагу и перо, про себя): Любопытно, очень любопытно…
Мэри (приводя в чувство супруга): Теперь и я кошмар свой опишу…

Мэри начинает историю о монстре Франкенштейна.

За окном не прекращается буря.
______________

Безусловно, данный шарж не претендует на точность фраз, да и соревнование по придумыванию историй продолжалось не один день, однако факт остаётся фактом – из этих посиделок у камина в массовую культуру отправились два всем ныне известных образа: Байрон рассказал о вампире, а 18-летняя Мэри Шелли – о Викторе Франкенштейне и его творении. Джон Полидори оказался внимательным слушателем и через три года опубликовал свой рассказ «Вампир»; почему-то, под именем Байрона, что последнему не слишком понравилось. Впрочем, сейчас о Мэри Шелли.

Like one who, on a lonely road,
Doth walk in fear and dread,
And, having once turned round, walks on,
And turns no more his head;
Because he knows a frightful fiend
Doth close behind him tread.

Композиционно эпистолярный роман Мэри Шелли имеет рамочную конструкцию: письма плывущего к северному полюсу Роберта Уолтона обрамляют главную часть – рассказ спасённого им в Арктике незнакомца. Здесь она, конечно же, не первооткрыватель – недаром в первых же главах упомянута, а далее цитируется поэма Колриджа «The Rime of the Ancient Mariner» («Сказание о старом мореходе»), в которой герой повествует о своём сверхъестественном плавании. Вообще, такое смещение нарративного фокуса старо, как мир, – Одиссей сам рассказывает царю феаков Алкиною о всяких достопримечательных циклопах, сиренах и прочем, и невозможно определить, где там правда, а где «творческая обработка событий».

Фамилия главного героя Мэри Шелли отсылает к замку Франкенштейн, который она вполне могла посетить. А если и нет, то, наверняка, была знакома с легендой о некоем Иоганне Диппеле, в этом замке родившемся и там же практиковавшем алхимию (башню, видимо, он и взорвал): о Диппеле ходили слухи, что ему удалось из всякой дряни создать «эликсир жизни». Есть интересная версия и об имени – в «Потерянном Рае» Мильтон неоднократно называет Бога «The Victor» («Победитель»).

Талантливый, но увлекающийся юноша Виктор Франкенштейн, подобно легендарному Фаусту, увлечённо грызёт гранит науки. Его штудии позволяют ему открыть секрет превращения неживого в живое (подробности он не раскрывает) и вдохнуть жизнь в сделанное по принципу «я его слепила из того, что было» отвратительное существо. Естественно, монстр – которого я для удобства буду называть Фрэнки – ничем хорошим своему создателю не отплатит. Однако ж Фрэнки оказался сообразительным: убежав от Виктора, он постепенно начал «вочеловечиваться», да так, что по уровню начитанности и умению складывать слова в предложения оставил далеко позади большинство наших современников.

Задолго до одного австрийского учёного по фамилии Фройд представителей литературного предромантизма и романтизма крайне интересовала теневая сторона человеческой личности, все те подавляемые страхи и стремления, весь тот мильтоновский Пандемониум, которому иногда удаётся вырваться на свободу. Отсюда их любовь к двоемирию, к мистике и демоническим персонажам. Таким проявлением теневой стороны личности Виктора и становится Фрэнки. В целом же «Франкенштейна» можно считать вдохновлённой готическим романом реакцией на просвещенческий позитивизм – нельзя просто так взять и разобрать этот мир на составляющие, а человек несколько сложнее, чем машина с набором импульсов.

Did I request thee, Maker, from my clay
To mould Me man? Did I solicit thee
From darkness to promote me?

John Milton, Paradise Lost (X. 743–5)

Вторая часть названия романа – «Современный Прометей» – отсылает не только к герою античной мифологии, который создал человеков, спёр у богов огонь и проспойлерил людям некоторые лайфхаки, но и к эсхиловскому «Прометею прикованному», чья непомерная гордыня вынуждает его спорить с богами и обрекает на муки. Вот и герой-создатель у Мэри Шелли, начитавшись сочинений Парацельса и Альберта Великого, пытается создать своего гомункулуса и грешит таким образом против самого Творца, ведь наделять жизнью глину, рёбра и прочее – функция одного лишь Бога. А потому и не удивительно, что Фрэнки – пиратская версия Адама – обречён быть апостолом зла и, подобно Сатане у Мильтона, восстать против своего создателя.

С другой стороны, Фрэнки не может не вызвать сочувствие, ведь его творец, как многие не желающие платить алименты отцы, долгое время пытается самоустраниться, а общество в очередной раз демонстрирует свою ограниченность и агрессию, направленную на вытеснение Другого. Любопытно в связи с этим вспомнить историю Каспара Хаузера (изложенную, в частности, в прекрасном фильме Вернера Херцога «Каждый за себя, а Бог против всех»), которая произойдёт через 10 лет после публикации романа про Фрэнки.

По счастью, Мэри Шелли и в кошмаре не могла вообразить, каких чудовищ породит сон разума в XX-ом веке: много в нём было ослеплённых химерическим «общим благом» франкенштейнов, учёных и не очень, создавших бесчисленных монстров, по сравнению с которыми Фрэнки – добрый и отзывчивый христианин.

Образы кровавых страшил и страшных кровососов дадут о себе знать ещё в XIX-ом веке, в частности, благодаря Стивенсону, Уэллсу и Стокеру, а уж дальше они станут известны каждому ребёнку. Вообще, популярность в массовой культуре волнообразна: сперва подлинный интерес публики, затем пресыщенность (пародии) и забвение, затем, через время, опять возникает интерес. Поэтому можно предположить, что и этих героев если и ждёт забвение, то временное, и затем какой-нибудь безумный учёный слепит ещё более безумную тварь, а где-нибудь в Трансильвании очередной Влад Д. перестанет узнавать себя в зеркале – история повторится вновь.

А началось всё 200 лет назад со страшных рассказов на вилле неподалёку от Женевского озера…