Книга Свинцовый шторм онлайн - страница 5

ОКЕАН ПРОСВЕТЛЕЛ

Хотя стояла мгла глухой зимней ночи, гребни волн тускло поблескивали. Иногда в тучах вспыхивал рассеянный свет, выхватывая на несколько секунд из темноты кипящую воду и низко летящие облака. Когда проблеск мерк, казалось, мрак, еще плотнее окутав суденышко, мчит его в пропасть. В эти мгновения лоб Горшкова покрывался холодным потом. Но потом снова светлело.

Старшина Асхатов для бодрости стал что-то мурлыкать себе под нос; из машинного отделения по-прежнему доносилось ритмичное постукивание помпы.

«Как же Петрасу там жутко одному! – подумал Горшков, мысленно переносясь в свой мокрый темный кубрик. И неожиданно решил: – Там, в машинном отсеке, должно быть, тепло, не сквозит, как в рубке, и не так страшно, потому что не видно, что творится вокруг».

Работа помпы прекратилась. Горшков весь напрягся, стараясь не слушать воплей урагана и различить успокаивающее тик-так. Прошло больше минуты, пока он опять уловил ритмичное постукивание всасывающих поршней.

Снова океан посветлел. Тучи летели, едва не задевая гребней волн, вспыхивали и гасли тусклые искорки звезд. Ветер подул ровнее. Плавучий якорь почти остановил катер. Волны сильно подбрасывали корму. КР-16 начал рыскать из стороны в сторону, плохо слушаясь руля, его снова клало с борта на борт. Так продолжалось минут двадцать, потом налетел шквал со снегом, катер увеличил скорость и опять стал носом к волне.

Старшина крикнул в переговорную трубку:

– Петрас! Ну как ты там?.. Держись, брат!.. Воды много в машинном?.. Чуть-чуть? Это хорошо. Корпус у нас что надо! Ты качай, да не выматывайся… Мы здесь с Алексеем. Его шторм поднял с постели… И я говорю – спал бы до Антарктиды… Да, он молодец. Тебе шлет привет. Стоит за штурвалом. Я курю твои сигареты, спасибо… Ветер как будто унимается. Волну, конечно, развело, как положено… Вот чудак, не морожено, а положено! Ну как полагается в океане… Ах, у тебя все гудит, как в барабане? Это тоже обыкновенно. Корпус стальной, ну и звенит от волны… Вот что, Петрас, если новый шквал налетит, придется моторы запустить… Знаю, ненадолго, пока пройдет, а то трос может на винты намотать… Очень просто. Тогда повертимся…

– Еще этого нам не хватало, – сказал Горшков.

– А ты что думал? Швырнет в бок, развернет. Трос на винты. Да мало ли что может случиться! Мы, Алексей, должны все предусмотреть. Ух ты… « Очень высокая волна так вознесла их к черному небу, что у обоих захватило дух. Старшина умолк, откинувшись к задней стенке рубки. Горшков же упал грудью на штурвал и с ужасом смотрел, как запрокидывается широкий нос катера.

– КР-16! КР-16!.. – безнадежно взывал радист Павел Крутиков.

Горшков попросил старшину:

– Выключите. Пусть он душу не рвет.

– Душу! – выкрикнул старшина. – Да ты что? Кореш зовет, переживает, заботу оказывает. И когда мы его вот так слышим, что получается? А то, что мы не одни! Ты нервы свои, Алексей, попридержи. – И уже мягче: – Все образуется, Алеша. Самое серьезное позади осталось, теперь только качка, да она нам вроде удовольствия. И то надо знать, что океан расходился, разволновался, ему тоже требуется время успокоиться…

Хотя Асхатов стоял рядом, Горшкову казалось, что слова его невнятно доносятся откуда-то издалека и самого старшины нет в рубке, и вообще никого нет на катере, кроме него самого. Все внимание рулевого было захвачено неистовством воды и ветра за стеклом рубки. Ему казалось, что уж теперь-то океан решил окончательно разделаться с катером. Суденышко чем-то мешало его всесокрушающей работе, мешало, не подчиняясь ему, и вот теперь океан решил разделаться с ним раз и навсегда.

Слева по борту стала расти темно-фиолетовая громада. Словно со дна океана поднималась базальтовая скала, она заслонила звезду, блеснувшую было в прогалине между тучами. Все ближе, ближе страшная волна, вот сейчас, через какие-то мгновения, она рухнет на катер, раздавит его своей тяжестью.

– Ух ты! – прошептал Горшков и не обнаружил в себе страха. Наоборот, у него, как на ринге во время атаки, напряглись все мускулы. Он уверенно повернул штурвал вправо, уходя от удара волны, она рухнула в двадцати метрах и, потеряв уже силу, накрыла палубу, хлестанула в рубку. Катер осел под ее тяжестью, затем стал медленно всплывать, отряхиваясь, как чайка, вода стекала с него густыми потоками.

Старшина, следивший за маневром рулевого, со свистом выдохнул воздух из широкой груди:

– Ну, Алексей! Я только хотел сказать, а ты уже… – На самом же деле Асхатов посчитал, что на этот раз их катер не увернется, и даже с ужасом подумал: «Накроет, и все…» – Теперь так держи! – крикнул он на ухо Горшкову. – Видал, какая волнища кинулась на нас? Все оттого, что зыбь, видно, с запада еще пошла. Вот и горбятся волны…

Горшков все еще плохо слышал старшину, все внимание отдавая своеобразной игре с волнами, и подумал, что все это похоже на детские пятнашки: «Что, если такая волнища запятнает? Не выйдет!» Он теперь раньше положил руль право на борт, и почти такой же высоты волна даже не накрыла палубу, а только высоко подбросила катер. Горшков торжествующе глянул на старшину:

– Идем ровней!

– Ровней, да не очень. Чуешь, больше якорь не держит? Сорвало этими волнами, хорошо хоть наша бригантина все еще слушается руля. Ветерок ход дает… Только бы лагом не развернуло.

И тут же катер повернуло боком к волне и стало класть с борта на борт. Старшина приказал запустить моторы. Катер с трудом развернулся кормой к ветру и стал быстро набирать ход.

– Своих шесть узлов, да ветерок добавляет добрых парочку, смотри, как пена пролетает по борту, – сказал Асхатов и крикнул в моторный отсек: – Петрас, глуши!

С четверть часа катер двигался, подгоняемый ветром, затем рыскнул влево, и все повторилось вновь.

Временами слышался голос радиста, сменившего Крутикова.

– Буравин Олег заступил, – сказал старшина. – Хороший парень этот Олег. Мы с ним по выходным бычков и камбалу ловили. Держи левей. Вот так… Пропасть этой рыбы в бухте у консервного завода. Бери руками. Раз палтуса вытянули. Это уже не в бухте, а в открытом море, у берега, конечно. Вот был палтус! Держись!..

Начало светать. Океан катил бесконечные гряды седых от пены волн. Грязно-серые тучи, посветлевшие по краям, стремительно летели низко над водой.

Среди треска и свиста разрядов опять раздался голос радиста Буравина:

– КР-16! Старшина Асхатов! Вам на помощь вышел эсминец, и при первой возможности вылетят самолеты…

Старшина, сменивший Горшкова за штурвалом, повернул к матросу уставшее лицо, улыбнулся:

– Ну что я говорил! Теперь все будет отлично. Эсминец живо нас догонит. Нас поднимут на борт. Катер возьмут на буксир. Ну как ты, Алексей?

– Ничего.

– Вижу, что хорошо. Ты, брат, рулил здорово и тогда ловко увернулся от волны. Ничего страшнее я не видал. Прямо гора встала, и на вершине белая стружка. Как там наш Петрас? Все качает воду. Упорный мужик. Петрас! Ты бы отдохнул, браток! – крикнул он в переговорную трубу.

Петрас ответил, и его услышал Горшков:

– Нельзя, старшина. Только перестану, как она начинает прибывать. Через лючины просачивается. Сейчас пошла на убыль. Еще с полчаса покачаю, и, думаю, можно будет соснуть часок.

– Пока нельзя, Петрас. Теперь скажи, сколько у тебя там бензина осталось.

– Наверное, с четверть бака.

– И это все?

– Было еще в канистрах.

– Где они у тебя?

– Как всегда – в гнездах, в трюме. Думаю, целы. Только сейчас их не достать.

– И не надо. Покачай еще малость. Я бы к тебе Алеху прислал, да здесь дела поважней. А спать, Петрас, пока нельзя.

– Понятно. Ты не бойся, Ришат, выдержу. Мне приходилось по двое суток не спать, правда не в такой обстановке, да ничего – сдюжу. Ты только почаще покрикивай мне в трубку. Как там наш якорь? Похоже, сорвало?

– Да, Петрас. Сеть прорвалась, начинка уплыла. У тебя брезент цел?

– Какой брезент?

– Тот, что под трапом у тебя лежал.

– Наверное, там и лежит, между переборками. Ты прав, старшина. Брезент можно приспособить для якоря вместо матрасов. Он попрочнее.

– Займитесь с Алексеем. Он сейчас выйдет на корму.

Моторист Петрас Авижус и Алексей Горшков, с трудом удерживаясь на скользкой корме, сооружали новый плавучий якорь. Обод трала оказался цел, к нему Петрас крепил брезентовый конус. Ветер рвал из рук брезент и даже линь, которым они принайтовывали брезент на ободе. Волны окатывали палубу. Надо было выжидать затишья, чтобы сделать несколько торопливых стяжков. Горшков поскользнулся и чуть было не свалился за борт.

– Так дело не пойдет! – прокричал Петрас. – Давай я тебя привяжу! Линя у нас хватит.

– И себя тоже!

– Надо для страховки… Ну вот, теперь можешь спокойно падать, – сказал Петрас, прихватывая линь к лебедке и завязывая его морским узлом. – Теперь и себя подстрахую…

Через час неимоверного напряжения они сбросили новый якорь и, гордые делом своих рук, стояли на мостике и смотрели, как натянулся трос и катер, перестав рыскать по сторонам, развернулся кормой к ветру.

Петрас сказал:

– Вот теперь идем в полный фордевинд. Валяй грейся в свою рубку, или, хочешь, идем ко мне, у меня нагрелось от моторов.

– Нет, старшина приказал идти к нему в рубку. Да сейчас и не так холодно. Смотри, весь лед уже растаял, и вода теплая, только ветер жжет.

Петрас шагнул к люку моторного отсека и замер, подняв лицо к небу. Где-то над облаками промчался реактивный самолет. Скоро рев турбин поглотили голоса шторма. Петрас вернулся к дверям рубки, распахнул двери:

– Самолет! Старшина, самолет над нами пролетел!

Асхатов крикнул:

– Горшков, иди постой на руле!

Старшина и моторист долго стояли возле рубки, задрав голову к небу. Наконец Асхатов сказал:

– Правильно ищут. Теперь, как тучи разгонит, они снова появятся… Не пора ли перекусить?

– Хорошая мысль, Ришат. В трюме лежат консервы, тушенка, сгущенное молоко, – проглотил слюну Петрас.

– Это потом. На первый случай в кубрике есть колбаса, хлеб и сыр в рундуке.

– Сейчас приволоку!

Старшина вернулся в рубку. Стал рядом с Горшковым. Посмотрел на его сосредоточенное красивое лицо, на сильные руки, сжимающие рулевое колесо. Мысленно одобрил: «Правильно держишься, Алексей».

Горшков спросил:

– Ну как там?

– Пролетел. Где ему нас заметить в такую хмарь. Курс поиска они верный взяли. Теперь, как совсем развиднеется, еще пришлют машину. Думаю, нас эсминец догонит. Должен нас найти эсминец. Да и не один, наверное, уже вышел за нами. Ты как, Алексей, насчет еды?

– Еды? – Горшков почувствовал голодную спазму в желудке. – Как-то до этого не думал, а надо бы. Да есть ли у нас что?

– Найдется. У меня там в каюте колбаса, сыр и буханка хлеба. Сейчас Петрас доставит.

– Мне шибко пить хочется.

– Будет и вода. Водяной запас у нас в норме. Вчера слить бак хотел. Ведь на зиму становились.

В рубку ударил мокрый ветер. Вошедший Петрас протянул сетку с продуктами, чайник с водой.

Старшина пригласил:

– Заходи, похарчим вместе.

– И то дело. Хотя я себе оставил. У вас тут хорошо, светло, удобства, как на прогулочной яхте.

– Закрой двери плотней. Ты вот посмеиваешься, а не каждая океанская яхта такой шторм выдержит. Сейчас что – и волна поменьше стала, и ветер не такой, что ночью налетел. Кусай и ты, Алексей, со штурвалом и одной рукой управишься. Колбаса краковская, ребята, купил вчера в ларьке, а сам подумал: зачем столько на один ужин, – пригодилось, оказывается. Жалко, чайку сейчас нельзя разогреть, на камбузе – все летит. Да ничего, холодная вода, говорят, полезней…

Хорошее настроение старшины Асхатова передалось и его маленькой команде. Петрас стал рассказывать, как мальчишкой попал в первый сильный шторм на Балтике.

– Мне было тогда семь лет, только первый класс окончил. Отец с дедом в награду за хорошие отметки взяли меня на путину. Погода стояла тихая, теплая. Салака хорошо ловилась. А тут вдруг со стороны Швеции налетел ветер. Волну развело, конечно, не такую, как сейчас, да мне тогда казалось, что выше и страшней ничего не бывает. Дед мой стоял на руле, с потухшей трубкой в зубах. Шли мы на моторном баркасе. Отец находился в машине, старший брат с дядей отливали воду черпаками, только я один без дела оказался и ждал, когда нас совсем зальет волной или перевернет вверх дном. Дед мне головой кивает, улыбается: ничего, дескать, малыш, все это пустяки, а мне все хуже и хуже делается. Тогда дед говорит: «Бери ведро и выливай воду». Схватился я за ведро, зачерпнул в него воды со дна баркаса, стал выливать за борт, да ветер вырвал из рук ведро и утопил. Вот, думаю, влетит мне теперь за новое ведро. А дед смеется и кричит: «Бери котелок!» С котелком дело лучше пошло, и страх мой тоже как ветром унесло. После шторма дедушка мне сказал: «Море бывает часто злое, да бояться его не надо рыбаку. Шторм, внук, – это самая обычная рыбацкая погода».

– Вот и у нас обычная, – сказал старшина, и все дружно засмеялись.

Старшина и моторист закурили. Горшков продолжал стоять на руле. После завтрака ему нестерпимо захотелось спать. Алексей прикрыл веки, и ему показалось, что их суденышко как настеганное понеслось в мглистую даль. Вздрогнув, он прогнал дремоту и стал вспоминать, как они с Авижусом сооружали второй якорь, как ветер вырывал из рук брезент и чуть не столкнул его за борт.

«Нет, я, пожалуй, правильно вел себя, – думал он, погружаясь снова в чуткую дремоту. – Петрас тоже человек правильный… Ишь как ровно идет наша старушка, и все из-за якоря. Другие, пожалуй, не смогли бы поставить якорь… Нет, спать нельзя. Я на вахте…»

– КР-16! Слушайте меня, КР-16! Вам на помощь выходит эсминец, вылетели самолеты. Скоро они вас разыщут. Держитесь, ребята! Все вам шлют привет…

– Опять Крутиков заступил, – сказал старшина. – Ну вот видишь – и порядок, все уже позади. Совсем развиднелось. Скоро они нас обнаружат. – Асхатов выключил станцию. – Нечего зря энергию транжирить. Еще может пригодиться. Будем включать раз в четверть часа. Сколько, Алексей, на твоих?

– Восемь. Оказывается, они не останавливались.

– Ровно?

– Две минуты девятого.

– Ставьте, друзья, на пять девятого. – Старшина гордился точностью хода своих часов с механической подводкой, календарем, водонепроницаемых, антиударных, со шкалой поясного времени. – Мои часы, Петрас и Алеха, можно положить под колпак в институте имени Штернберга в Москве, и по ним отзванивать время для всей планеты. Вот какие это часы. Я за них отдал полторы сотни матросу с «Керчи» и еще в придачу шикарную раковину. Лейтенант Кораблев давал мне две с половиной, да не уговорил. Часы эти швейцарской фирмы, вот тут написано какой, только очень мелко. Гарантия на двадцать лет. Вот что это за механизм! Экстра! Супер! Прима! Дай-ка, Петрас, чайник, глотну еще чуток.