Книга Пуритане онлайн - страница 10



ГЛАВА IX

Я веселый солдат, в битве черт мне не брат,

И рубцов целый ряд я бы вам показал:

За красотку свою иль в кровавом бою,

Там, где в дальнем краю я французов встречал.

Бернс

– Не падайте духом, – говорил Босуэл своему пленнику по пути в штаб-квартиру, – вы славный малый, у вас много знакомств, и в худшем случае вас вздернут за это, но ведь таков удел многих честных людей. Скажу откровенно: ваша жизнь во власти закона; проявите покорность – и тогда, пожалуй, вы сможете выпутаться из этой истории, внеся порядочный штраф из средств вашего дядюшки, а он, поверьте, от этого не разорится.

– Но это больше всего и волнует меня, – сказал Генри. – Расставаться с деньгами – для моего дяди сущая пытка. Не он предоставил Берли ночлег, и я молю Бога о том, чтобы наказание, которое я понесу, если избавлюсь от смертной казни, пало на меня одного.

– Кто его знает, – заметил Босуэл, – они могут предложить вам отправиться на службу в один из заграничных шотландских полков. Это совсем неплохо; если ваши друзья похлопочут за вас и нажмут, где полагается, вы сможете вскоре получить производство.

– Я убежден, – отозвался Мортон, – что это самое лучшее, что только может выпасть на мою долю.

– В самом деле! Значит, вы совсем не такой уж завзятый виг! – воскликнул сержант.

– Я никогда не вмешивался в борьбу наших партий, – ответил Генри, – я спокойно сидел у себя дома и не раз всерьез задумывался над тем, не поступить ли мне в один из наших заграничных полков.

– Вот как! – сказал Босуэл. – Ну что ж, это делает честь вашим намерениям; я служил в шотландском гвардейском во Франции, и довольно долго; вот где приучаешься к дисциплине, черт побери! Им нет ни малейшего дела, где вы пропадаете в свободное время, но попробуйте опоздать на поверку, и они вам покажут, где раки зимуют. Наш старик, капитан Монтгомери, заставил меня как-то выстоять на часах у нашего арсенала в кирасе, латах и шлеме шесть часов сряду, да еще на солнцепеке, ну я и испекся, как голубь, которых продают возле Пор-Рояля. После этого я дал себе клятву, что, когда на поверке выкрикнут: «Фрэнсис Стюарт! » – я буду всегда тут как тут и ради этого даже брешу, если придется, свои карты на барабане. Да, дисциплина – это не шутка!

– А в других отношениях вам нравилась ваша служба?

– Par excellence note 16, – ответил Босуэл, – женщины, вино, кутежи, всего вволю, дай себе только труд пожелать, да с толком. И если у вас хватит совести внушить какому-нибудь жирному патеру, что вы не прочь перейти в католичество, он как есть расшибется в лепешку, чтобы доставить вам удовольствие и таким способом заполучить немножко вашей признательности. А где вы найдете лопоухого пастора-вига, который отличался бы такой же предупредительностью!

– Совершенно согласен с вами, такого нигде не найти, – сказал Генри. – Но в чем состояли ваши основные обязанности?

– Охранять особу его величества короля, – ответил Босуэл, – оберегать, мой мальчик, жизнь Людовика Четырнадцатого Великого и время от времени устраивать облавы на гугенотов, или, что то же, на протестантов. Да, там было где поучиться этому ремеслу, и я здорово набил себе руку для службы в нашей стране. Но послушайте, вы, сдается мне, bon camerado note 17, как говорят испанцы, и я должен поделиться с вами блестящими соверенами вашего почтенного старого дяди. Таков уж закон среди нас, рубак; мы не можем безучастно смотреть на товарища, когда он в нужде, а у нас позвякивает в кармане.

Произнеся эти слова, он вынул из кошелька несколько золотых и, не считая, протянул их Генри. Молодой Мортон не принял этого дара, но, полагая излишним сообщать сержанту, несмотря на его очевидную щедрость, о деньгах, которые были при нем, он без труда убедил Босуэла, что дядя не оставит его своею поддержкой.

– В таком случае, – сказал Босуэл, – позволим этим желтым плутишкам чуть подольше полежать у меня в кошельке. Я поставил себе за правило не покидать кабака (если того не потребует служба), пока мой кошелек настолько увесист, что его можно перебросить через флагшток. Когда же он становится тощим и ветер относит его назад, как пушинку, тогда – тысяча чертей, караул! – приходится ломать себе голову, где бы раздобыть для него пополнение. Но что за башня перед нами на крутом холме посреди леса, который со всех сторон окружает ее?

– Это Тиллитудлем, – сказал один из солдат, – тут живет старая леди Маргарет Белленден. Благонамереннее ее в этих краях никого не найдешь, и к тому же она друг нашего брата солдата. Когда я был ранен тем треклятым мятежным псом – он стрелял в меня, спрятавшись за изгородью овчарни, – мне пришлось целый месяц пролежать в ее замке, и, черт побери, я был бы не прочь еще разок заполучить такую же рану, лишь бы снова пожить на таких расчудесных квартирах.

– Раз так, – проговорил Босуэл, – я хочу засвидетельствовать почтеннейшей леди мое уважение, а заодно дать небольшой отдых людям и лошадям. К тому же мне так чертовски хочется выпить, точно я ничего не пил в Милнвуде. Но до чего славно, – продолжал он, обращаясь к Мортону, – что в наши дни королевскому солдату не встретится дом, где бы его не попотчевали. В таких домах, как Тилли… Тилли… – как он там называется? .. – вас угощают от всего сердца; в домах окаянных фанатиков вы сами себя угощаете, пуская в ход силу; что же касается умеренных пресвитериан и прочих подозрительных личностей, то здесь за вами ухаживают из страха; вот и выходит, что так или иначе, а вы всегда можете утолить жажду.

– И вы намерены, – спросил сержанта встревоженный Генри, – ради этого направиться в замок?

– Будьте уверены, что именно так мы и поступим, – ответил Босуэл, – как же стану я докладывать офицерам о здравии и похвальных взглядах почтеннейшей леди, если мне не известен вкус ее хереса, а она поднесет нам херес, могу поручиться в этом; херес – излюбленный утешитель пожилой знатной вдовы, подобно тому как жидкий кларет – напиток ваших сельских дворянчиков.

– В таком случае, ради Бога, – попросил Генри, – раз вы решили заехать туда, не упоминайте, пожалуйста, моего имени и не показывайте меня семье, с которою я знаком. Позвольте мне на время закутаться в плащ одного из ваших солдат и называйте меня попросту арестованным, которого вы конвоируете.

– С величайшим удовольствием, – ответил Босуэл, – я обещал по-хорошему обращаться с вами, и не в моих правилах нарушать слово. А ну-ка, Эндрю, закутай в плащ арестованного и смотри не упоминай ни его имени, ни где мы его задержали, не то пеняй на себя: наездишься ты у меня на деревянной кобылке.

Тем временем всадники достигли арки ворот, по обе стороны от которых возвышались стены с зубцами и двумя башенками; одна из этих башенок обрушилась почти полностью; сохранилась лишь ее нижняя часть, занятая под хлев крестьянином, обитавшим с семьей во второй башенке, совсем целой. Ворота, разбитые и сорванные с петель солдатами Монка еще во время гражданской войны, не были с тех пор восстановлены и, таким образом, не составили ни малейшей преграды для Босуэла и его людей. Проезд от них к замку, очень крутой и узкий, был замощен крупным булыжником; этот проезд шел наискось по склону обрывистого холма, образуя петли и то открывая, то, напротив, скрывая из виду самый замок и его внешние бастионы, которые, как казалось всадникам, отвесно поднимались над их головами.

Представшие перед их взорами средневековые стены замка были настолько мощными, что Босуэл воскликнул:

– Счастье, что эта крепость в честных и надежных руках. Ведь если бы ею владел неприятель, какая-нибудь дюжина мятежных старух, обладай они хоть вполовину тем пылом, какой был у той старой карги в Милнвуде, вооружась прялками, могла бы оборонять его от целого отряда драгун. Клянусь жизнью, – продолжал он, когда они подъехали вплотную к массивной двухъярусной башне и окружающим ее бастионам и боковым укреплениям, – это великолепная крепость, и, если я еще не совсем позабыл латынь, она основана, как сказано в полуистертой надписи над воротами, сэром Ральфом Белленденом в тысяча триста пятидесятом году – давность почтенная. Мне следует приветствовать старую леди с подобающим ей уважением, хотя мне нелегко будет припомнить иные из тех изысканных выражений, которые я расточал в те времена, когда еще бывал в таком обществе.

Пока сержант подобным образом рассуждал сам с собой, дворецкий, увидев через бойницу солдат, успел сообщить своей госпоже, что у ворот замка остановился отряд драгун, видимо, лейб-гвардейцев, под охраной которых находится арестованный.

– Я убежден, – сказал Гьюдьил, – и готов поклясться, что шестой всадник их пленник; его лошадь ведут в поводу, и двое передних драгун вынули из чехлов свои карабины и держат их у бедра. В дни великого маркиза и мы точно так же водили пленных.

– Солдаты его величества короля? – спросила хозяйка. – Возможно, что они хотят подкрепиться. Подите, Гьюдьил, пригласите их и распорядитесь, чтобы ни они, ни их лошади не испытывали ни в чем недостатка. Погодите, скажите моей камеристке, что мне нужны черная шаль и плащ. Я хочу сойти вниз и сама приветствовать солдат короля. Надо же оказать лейб-гвардейцам внимание, ведь они так усердствуют ради его величества. И послушайте, Гьюдьил, пусть Дженни Деннисон наденет кружевную накидку – она будет идти впереди меня и моей внучки, а три других девушки сзади нас, – и еще пригласите мисс Эдит сейчас же прийти сюда.

Облаченная в парадное платье и сопровождаемая в соответствии с ее указаниями подобающей свитой, леди Маргарет чинно и торжественно выплыла во внутренний двор своего замка. Босуэл приветствовал важную и достопочтенную владелицу старинного родового гнезда с ловкостью и уверенностью, не лишенной некоторого налета той легкой и беспечной развязности, которая отличала светских щеголей времен Карла II и нисколько не походила на грубые манеры драгунского сержанта. Самый язык его и жесты, применяясь к случаю и обстоятельствам, стали, казалось, изысканнее и утонченнее; впрочем, в превратностях исполненной приключений, беспорядочной жизни Босуэл порою водил компанию, более соответствовавшую знатности его рода, чем тому положению, которое он занимал. На вопрос леди Маргарет, чем она может быть полезна драгунам, он ответил с глубоким поклоном, что, поскольку им предстоит этой ночью проехать еще несколько миль, они были бы чрезвычайно признательны уважаемой леди за позволение устроить в замке привал и дать коням кратковременный отдых, прежде чем они снова тронутся в путь.

– С величайшей охотой, – ответила Босуэлу леди Белленден, – моим слугам велено позаботиться, чтобы и людям, и лошадям всего было вдоволь.

– Мы в этом не сомневались, сударыня, – продолжал свои любезности Босуэл, – ибо в стенах Тиллитудлема тем, кто служит своему королю, никогда иного приема и не оказывали.

– Мы всегда старались добросовестно и честно исполнить свой долг, – ответила на это леди Маргарет, довольная комплиментом сержанта, – как по отношению к нашим монархам, так и по отношению к их приверженцам, а особенно к их верным солдатам. Не так давно – возможно, что воспоминание об этом все еще не изгладилось у его величества, благополучно властвующего над нами в настоящее время, – сам король почтил своим посещением мой скромный и бедный дом и завтракал в одной из комнат этого замка, мистер сержант, – эту комнату покажет вам моя дежурная камеристка. Мы еще и теперь зовем эту комнату королевским покоем.

Между тем Босуэл приказал своим людям спешиться; поручив одним присматривать за лошадьми, другим – охранять арестованного, он смог продолжить беседу, так милостиво начатую леди Белленден.

– Раз сам король, мой владыка, имел честь лично познать ваше гостеприимство, я нисколько не удивлен, что оно распространяется также на тех, кто служит ему и чья главная заслуга состоит в том, что они делают это верой и правдой. К тому же я имею более близкое отношение к особе его величества, чем можно думать при взгляде на эту грубую красную куртку.

– В самом деле? – спросила леди Маргарет. – Вы, наверное, принадлежали к его домашнему штату?

– Не совсем так, сударыня, правильнее сказать – к его дому, и эта близость дает мне право притязать на родство с лучшими фамилиями Шотландии, не исключая, видимо, и фамилии Тиллитудлем.

– Сударь! – сказала старая леди, с достоинством выпрямившись при этих словах Босуэла, воспринятых ею как дерзкая шутка. – Я не понимаю вас, сударь.

– Сударыня, человеку в моем положении глупо говорить о подобных вещах, – ответил сержант, – но вы, разумеется, слыхали о жизни и злоключениях моего деда Фрэнсиса Стюарта, которому Иаков Первый, его двоюродный брат, даровал титул Босуэла, как зовут и меня мои сослуживцы. Увы! Это имя принесло ему в конце концов не больше счастья, чем мне.

– Вот как, – удивленно и сочувственно сказала леди Маргарет, – я и вправду предполагала, что внук последнего графа должен находиться в затруднительных обстоятельствах, но, признаюсь, все же не ожидала встретить его в таком низком чине. Что же довело вас при таких связях до…

– Ничего особенного, сударыня, самый обычный ход житейских событий, – поспешил сказать Босуэл, прерывая леди Маргарет и предугадывая ее вопрос. – Я испытал в своей жизни мгновения счастья, как доводится всякому; мне случалось распить бутылку-другую с Рочестером, беззаботно играть в кости с Бакингемом и сражаться в Танжере бок о бок с Шеффилдом. Но мое счастье никогда не бывало длительным, я не сумел превратить веселых собутыльников в полезных друзей; быть может, – продолжал он с горечью, – я не смог в достаточной мере проникнуться мыслью, что потомок шотландских Стюартов должен считать для себя великою честью приглашение на ужин к какому-нибудь Уилмоту или Виллье.

– Но ваши друзья в Шотландии, мистер Стюарт, ваши родственники в этой стране, столь многочисленные и столь могущественные?

– Ах, миледи, – ответил сержант, – полагаю, что иные из них были бы готовы, пожалуй, предложить мне должность главного егеря, так как я неплохой стрелок, иные, быть может, взяли бы меня в качестве своего bravo note 18, так как я недурно владею шпагой; найдутся среди них и такие, которые, за неимением лучшей компании, были бы не прочь пригласить меня в собутыльники, раз я могу выпить, не поморщившись, три бутылки вина. Не знаю почему, но только, если уж нужно служить, и служить своим родственникам, я предпочитаю быть слугою кузена Карла, как самого высокопоставленного из них, хотя жалованье за эту службу довольно скудное и мундир далеко не блестящий.

– Это срам, это позор на весь мир! – воскликнула леди Маргарет. – Почему вы не обратитесь к его священнейшему величеству? Он, несомненно, придет в изумление, услышав, что отпрыск его августейшего рода…

– Прошу прощения, сударыня, – перебил ее сержант Босуэл, – я простодушный солдат, и, надеюсь, вы извините меня, если я позволю себе сказать, что его священнейшее величество больше хлопочет о своих собственных отпрысках, нежели о происходящих от его прапрадеда.

– Хорошо, мистер Стюарт, – сказала леди Маргарет, – я хочу получить от вас обещание, что вы проведете эту ночь в Тиллитудлеме; завтра утром я ожидаю к себе вашего командира, доблестного и честного Клеверхауза, которому и король, и страна так обязаны за его борьбу против тех, кто готов вывернуть мир наизнанку. Я поговорю с ним о том, чтобы вас поскорее произвели в офицеры, и уверена, что, воздавая дань уважения к крови, которая течет в ваших жилах, и просьбам леди, удостоенной столь лестного внимания его величества короля, как это случилось со мною, он не оставит вас в том бедственном положении, в каком вы находились до этого времени.

– Премного обязан вашей чести; конечно, я останусь здесь на ночь, раз вы настаиваете на этом, тем более что таким образом я смогу без промедления передать полковнику Грэму моего арестанта и получить его приказания относительно этого молодца.

– Кто же ваш арестант? – спросила леди Маргарет.

– Молодой человек из весьма порядочного семейства, проживающего невдалеке отсюда. Он был настолько неосторожен, что предоставил убежище одному из убийц покойного примаса и, кроме того, способствовал бегству этого пса.

– Какое бесстыдство! – воскликнула леди Маргарет. – Я готова забыть обиды, причиненные мне руками этих разбойников, хотя некоторые из этих обид, мистер Стюарт, таковы, что забыть их нельзя; но тем, кто покрывает преступников, совершивших столь жестокое и предумышленное убийство беззащитного человека, старого и притом облеченного священным саном архиепископа, тем их бесстыдство не может быть прощено! Если вы хотите поместить арестованного в надежное место и облегчить ваших людей, я прикажу Гаррисону и Гьюдьилу разыскать ключ от нашей ямы или главной темницы. Ее не открывали с тех пор, как бедный сэр Артур Белленден через неделю после Килсайтской победы посадил туда два десятка захваченных им мятежников; она уходит всего на два яруса под землю, так что не может быть очень вредною для здоровья заключенных в ней узников, тем более что там, кажется, есть отверстие для доступа воздуха.

– Прошу прощения, сударыня, – ответил сержант, – не сомневаюсь, что ваша темница великолепна; но я обещал хорошо обращаться с этим молодым человеком и приму меры, чтобы его тщательно стерегли. Я заставлю тех, кого наряжу в охрану, зорко следить за ним, и бежать ему будет так же невозможно, как если бы у него на ногах были испанские сапоги, а на пальцах – пыточные зажимы.

– Дело ваше, мистер Стюарт, – заметила на это леди Белленден. – Вам лучше моего известно, в чем состоит ваш долг. От всего сердца желаю вам хорошо провести вечер и поручаю вас заботам моего управителя Гаррисона. Я охотно пригласила бы вас составить компанию, но я… я…

– О сударыня, не требуется никаких пояснений; я очень хорошо понимаю, что грубая красная куртка войск короля Карла Второго отнимает у того, кто ее носит, и вполне справедливо, права и привилегии голубой крови короля Иакова Пятого.

– Только не в моих глазах, уверяю вас, мистер Стюарт; вы несправедливы ко мне, если считаете, что я способна на это. Завтра же я переговорю с вашим полковником, и, надеюсь, вы вскоре достигнете положения, которое избавит вас от неприятностей этого рода.

– Полагаю, сударыня, – сказал Босуэл, – что ваша доброта вводит вас в заблуждение; во всяком случае, я бесконечно признателен вам за ваше намерение. Как бы там ни было, я эту ночь проведу с мистером Гаррисоном приятно и весело.

Леди Маргарет церемонно откланялась, выразив в этом поклоне все свое почтение к королевской крови, даже если она течет в жилах сержанта лейб-гвардии, и еще раз заверила мистера Стюарта, что от всего сердца предоставляет в его распоряжение, а также распоряжение его спутников все, чем только богат Тиллитудлем.

Сержант Босуэл не преминул воспользоваться любезным приглашением леди и вскоре за веселой пирушкой с готовностью забыл о своем высоком происхождении. Мистер Гаррисон постарался подать самые лучшие вина, какие только хранились в подвалах замка, и усердно стремился служить примером для своего гостя, а в таких делах это гораздо важнее, чем приглашения и уговоры. К их занятию, столь любезному его сердцу, присоединился и старый Гьюдьил, подобно тому как Дэви во второй части «Генриха IV» принимает участие в кутеже своего господина, шерифа Шелло. Он спустился в погреб, рискуя собственной шеей, чтобы пошарить в закоулках, известных, как он похвалялся, лишь ему одному; он уверял, что за время его службы дворецким из этих тайников никогда не извлекалась, да и не могла быть никоим образом извлечена, ни одна бутылка, кроме как для верных слуг короля.

– Когда здесь обедал как-то раз герцог, – сказал дворецкий, который из уважения к генеалогии Босуэла сел в некотором отдалении и после каждого периода своей речи придвигался на пол-ярда к столу, – моя госпожа потребовала бутылку бургундского (тут он немного придвинулся), но не знаю, как это случилось, мистер Стюарт, но меня одолело сомнение. Я заподозрил, что герцог вовсе не такой друг правительства, каким хочет казаться: хороший род – это еще не все. Старый герцог Джеймс потерял честь еще раньше, чем голову, и выходит, что этот вустерец оказался твердым кусочком и ни на что не годится, ни чтобы изжарить, ни чтобы сварить, ни чтобы съесть в сыром виде. (Этим глубокомысленным замечанием Гьюдьил закончил первую параллель и начал придвигаться зигзагами, как искусный и опытный инженер, с очевидным намерением подвести апроши к столу.) Итак, чем чаще хозяйка моя покрикивала: «Бургундского его светлости… Старого бургундского его светлости… Самого лучшего бургундского… Бургундского тысяча шестьсот тридцать девятого года», – тем чаще я повторял про себя: «Черта с два, ни одна капля его не попадет в герцогскую утробу, пока я не выясню, чем он дышит; хватит с него простого Канарского и кларета». Нет, джентльмены, шутите: с тех пор как на меня возложили обязанности дворецкого в нашем тиллитудлемском доме, тут уж я гляжу в оба, чтобы ни один предатель или человек сомнительных взглядов не глотнул чего-нибудь из заветного тайника. Но когда я встречаю истинного друга его величества и борца за его правое дело, а также за умеренное епископство, когда я встречаю человека, который, как я себе говорю, будет стоять за церковь и за корону, как это делал я сам при жизни моего господина – то было во время Монтроза, – в нашем погребе нет ничего такого, чего бы я пожалел для него.

К этому времени он подвел ложементы к крепостным стенам или, иными словами, придвинулся вплотную к столу.

– А теперь, мистер Фрэнсис Стюарт из Босуэла, разрешите мне удостоиться чести выпить за ваше здоровье, и за ваше производство, и за всяческую удачу в очищении этой страны от вигов и круглоголовых, фанатиков и приверженцев ковенанта.

Босуэл, который, как нетрудно себе представить, уже давно перестал быть привередливым и руководствовался в выборе друзей и приятелей больше занимаемым им положением и удобствами, чем древностью своего рода, охотно ответил на тост дворецкого, похвалив попутно его вино. Мистер Гьюдьил, таким образом, был принят в компанию в качестве его полноправного члена и продолжал снабжать ее источником радости и веселья, пока не занялся следующий день.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт