Книга Любовь и мистер Люишем онлайн - страница 5

5. Нерешительность

Мистер Боновер, выждав должное время, заговорил о случившемся только днем, когда Люишем присматривал за игравшими в крикет воспитанниками. Для начала он сделал несколько замечаний о перспективах их школьной команды, и Люишем согласился с ним, что Фробишер-первый в нынешнем сезоне как будто подает неплохие, надежды.

Последовало молчание, во время которого директор что-то мурлыкал себе под нос.

– Кстати, – не сводя глаз с играющих, заметил он, словно продолжая беседу, – насколько мне известно, у вас здесь в Хортли знакомых не было?

– Да, – ответил Люишем, – совершенно верно.

– Уже подружились с кем-нибудь?

На Люишема вдруг напал кашель, а его уши – о, эти проклятые уши! – запылали.

– Да, – ответил он, стараясь овладеть собой. – О да. Да. Подружился.

– Наверное, с кем-нибудь из местных жителей?

– Нет. Не совсем.

Теперь у Люишема пылали не только уши, но и щеки.

– Я видел вас на аллее, – сказал Боновер, – за беседой с молодой леди. Ее лицо показалось мне знакомым. Кто она?

Ответить ли, что она знакомая Фробишеров? А вдруг Боновер с его предательской любезностью расскажет об этом Фробишерам-родителям и у нее будут неприятности?

– Это, – невнятно начал Люишем, густо краснея от такого насилия над честностью и понижая голос, – это… старая приятельница моей матери. Я познакомился с нею когда-то в Солсбери.

– Где?

– В Солсбери.

– А как ее фамилия?

– Смит, – опрометчиво выпалил Люишем, и не успела ложь сорваться с его уст, как он уже раскаялся.

– Хороший удар, Гаррис! – крикнул Боновер и захлопал в ладоши. – Отличный удар, сэр.

– Гаррис подает неплохие надежды, – заметил мистер Люишем.

– Очень неплохие, – подтвердил мистер Боновер. – О чем мы говорили? А-а, странные совпадения случаются на свете, хотел я сказать. У Фробишеров, здесь же, в нашем городе, гостит некая мисс Хендерсон… не то Хенсон… Она удивительно похожа на вашу мисс…

– Смит, – подсказал Люишем, встречая взор директора и заливаясь еще более ярким румянцем.

– Странно, – повторил Боновер, задумчиво его разглядывая.

– Очень странно, – пробормотал Люишем, отводя глаза и проклиная собственную глупость.

– Очень, очень странно, – еще раз сказал Боновер. – По правде говоря, – добавил он, направляясь к школе, – я никак не ожидал от вас этого, мистер Люишем.

– Чего не ожидали, сэр?

Но мистер Боновер сделал вид, что не расслышал этих слов.

– Черт побери! – сказал Люишем. – О проклятье! – выражение, несомненно, предосудительное и в те дни весьма редкое в его лексиконе.

Он хотел бы догнать директора и спросить: уж не подвергает ли тот сомнению его слова? В ответе, впрочем, вряд ли приходилось сомневаться.

Минуту он постоял в нерешительности, потом повернулся на каблуках и зашагал домой. Каждый мускул у него дрожал, а лицо непрерывно подергивалось от злости. Он больше не испытывал смятения, он негодовал.

– Будь он проклят! – возмущался мистер Люишем, обсуждая этот случай со стенами своей комнаты. – Какого дьявола он лезет не в свои дела?

– Занимайтесь своими делами, сэр! – кричал мистер Люишем умывальнику. – Черт бы побрал вас, сэр, занимайтесь своими делами!

Умывальник так и поступал.

– Вы превышаете свою власть, сэр! – чуть успокоившись, продолжал мистер Люишем. – Поймите меня! Вне школы я сам себе хозяин.

Тем не менее в течение четырех дней и нескольких часов после разговора с мистером Боновером мистер Люишем столь свято следовал полувысказанным предначертаниям начальства, что совсем забросил занятия на открытом воздухе и даже боролся, правда, с убывающим успехом, за соблюдение не только буквы, но и духа своего расписания. Однако большей частью он занимался тем, что досадовал на количество скопившихся дел, выполнял их небрежно, а то и просто сидел, глядя в окно. Голос благоразумия подсказывал ему, что новая встреча и новая беседа с девушкой повлекут за собой новые замечания и неприятности, помешают подготовке к экзаменам, явятся нарушением «дисциплины», и он не сомневался в справедливости такого взгляда. Чепуха – вся эта любовь; она существует только в плохих романах. Но тут мысль его устремлялась к ее глазам, осененным полями шляпы, и обратно эту мысль водворить можно было только силой. В четверг, по дороге из школы, он издалека увидел ее и, чтобы избежать встречи, поспешил войти в дом, демонстративно глядя в противоположную сторону. Однако этот поступок был поворотной точкой. Ему стало стыдно. В пятницу вера в любовь ожила и укрепилась, а сердце было полно раскаяния и сожаления об этих потерянных днях.

В субботу мысль о ней настолько овладела им, что он был рассеянным даже на своем излюбленном уроке алгебры; к концу занятий решение было принято, а благоразумие очертя голову обратилось в бегство. После обеда, что бы ни случилось, он пойдет на аллею, увидит девушку и снова поговорит с ней. Мысль о Боновере возникла, но тотчас же была изгнана. И, кроме того…

После обеда Боновер обычно отдыхает. Да, он пойдет, отыщет ее и будет говорить с ней. И ничто его не остановит.

Как только решение было принято, воображение заработало с удвоенной энергией, подсказывая ему нужные фразы, соответствующие позы, рисуя множество смутных и прекрасных видений. Он скажет это, он скажет то, ни о чем, кроме своей необыкновенной роли влюбленного, он и думать не мог. Какой он трус, зачем так долго прятался от нее! О чем он только думал? Как он объяснит ей свое поведение при встрече? А что, если высказать все начистоту?

Он принялся размышлять о том, насколько он может быть с нею откровенен. Поверит ли она, если он постарается ее убедить, что в четверг действительно ее не видел?

И вдруг – о ужас! – в самый разгар этих мечтаний явился Боновер и попросил его подежурить после обеда вместо Данкерли на площадке для крикета. Данкерли был старшим учителем в школе, единственным коллегой Люишема. В обращении Боновера не осталось и следа осуждения, его просьба к подчиненному была своего рода оливковой ветвью. Но для Люишема это было жестоким наказанием. Роковую минуту он колебался, почти готовый согласиться. Ему предстало мгновенное видение долгого послеобеденного дежурства, а тем временем она, быть может, уже укладывает вещи перед отъездом в Клэпхем. Он побледнел. Мистер Боновер зорко следил за выражением его лица.

– Нет, – резко сказал Люишем, вкладывая в это слово всю свою решительность и тотчас же начиная неумело подыскивать предлог для отказа. – Мне очень жаль, что я не смогу исполнить вашей просьбы, но… я договорился… Я уже условился сегодня на после обеда.

Это была явная ложь. Брови мистера Боновера полезли вверх, а от его обходительности и следа не осталось.

– Дело в том, – сказал он, – что миссис Боновер ждет нынче гостя, и мы бы хотели, чтобы мистер Данкерли составил нам партию в крокет…

– Мне, право, очень жаль, – повторил все еще настроенный решительно мистер Люишем, тотчас отметив про себя, что Боновер будет занят крокетом.

– Вы случайно не играете в крокет? – спросил Боновер.

– Нет, – ответил Люишем, – не имею о нем ни малейшего представления.

– А если бы мистер Данкерли сам попросил вас? – настаивал Боновер, зная, с каким уважением Люишем относится к правилам этикета.

– О, дело вовсе не в этом, – ответил Люишем, и Боновер с оскорбленным видом и удивленно поднятыми бровями удалился, а он продолжал стоять бледный, неподвижный, пораженный собственной отвагой.