Ну вот и добралась я Лермонтова перечитывать. Эту Песню я помню аж с седьмого класса. Тогда для меня родился из Лермонтова-поэта Лермонтов-рассказчик. Хоть это и поэтический текст. Предчувствуя презрительные авторские усмешки на славословие, всё равно скажу, что молодец.
И сперва объясню, почему тэг такой. Песню печатать не хотели, оно и понятно, слишком вольна, а автор только из ссылки. Пришлось вмешиваться Жуковскому. Опубликовали, поставив вместо подписи набор случайных букв, негодяи. Но это такая запрещённая книга счастливой книжной судьбы получилась.
Говоря о Песне, нельзя не вспомнить Пушкина. Написана и опубликована она в тени его смерти. И "Медный всадник", это же, в общем-то, тоже о противопоставлении человека и власти.
Но нюансы. Пушкин, со всем его уважением к декабристам и желаниям свободы, всё ж монархист. Царь, может быть, и плохой, но не монархия. Потому власть у него - памятник Петру, преобразователю и человеку недюжинных умений, среди которых уважаемая мной жажда учиться. И человек перед той властью один. А бунт его - отчаянное "ужо тебе". И он, конечно, растоптан. Трагично, но закономерно в контексте поэмы.
А тут? Тут царь - это Грозный, которого деяния даже военные не сразу вспомнятся за, ну хотя бы, опричниной. И зря, я вам скажу. Но поразительно даже не это. У Пушкина власть топчет сама. А здесь? Что, Иван Васильевич чужую жену снасильничать задумал? Да он и не знал ничего, его дело казнить-миловать. И не разбираться, ему то не интересно.
Топчет тут не власть, а "слуги" этой власти. Молодому опричнику Кирибеевичу понравилась Алёна Дмитриевна, купца Калашникова жена, он и закручинился, а там и принудить взялся. То, что подразумевалось насилие, а не одни поцелуи, доказывает время, день пропадала Алёна Дмитриевна, прежде чем домой добралась.
И муж восстаёт. И не с "ужо", а практически с рыцарским поединком, вышел против Кирибеевича на бой кулачный, а перед началом предупредил, что насмерть бой будет. И Калашников не один, у него семья. И жена, которую он выслушивает всё ж и не винит, и дети, и братья, которые клянутся в случае его смерти выйти самим против обидчика.
И обиды Калашников не спускает. Но вот когда приходит время пред грозные царские очи предстать, вот тут ещё одна великолепная вещь случается. Ведь признайся он, за что Кирибеевича прибил насмерть, ну не сделал бы ему царь плохого. Но Степан Парамонович семейство хранит, позора не хочет. И на плаху идёт. И царь, конечно, семейство обижать не станет, одарит, только Калашников при дороге лежать останется, а смерть его позорная, ибо казнь, автор настаивает. Но крест над ним стоит. Узнаю агностика. Ещё и справедливости хотелось, да?
Это поразительная по своей вольности вещь. С такой установкой духа человеческого над насилием и слепотой, что Горькому с его "звучит гордо" подвинуться надо.
И да, форма здесь интересная. Ритмом, размером - фольклор. Реальных основ нет, просто, думаю, чтобы к сердцам достучаться. И чтобы поиронизировать, потому что историю эту гусляры рассказывают боярину с боярыней для развлечения.
#Бойцовский_клуб (8. Запрещённая книга).
Автор, думается мне, следовал античному принципу о том, что насылают боги, когда хотят наказать. Я знаю многих очень умных заядлых спорщиков, которые могут нечаянно, но вполне вероятно универ разнести наш, споря, так вот, дедушка Фройд и кто умный из античности той, если бы встретились, тоже бы много разнесли. Но автор в стороне, и он переживает, что мне в нём всегда нравилось. Если тот же Брехт пишет не просто пьесу, а всегда публицистический монолог, то этот пишет то, что чувствует. Ему бы с Федерико прогуляться.
Хотя Федерико так пылок и то не был.
@Mariachi, возможно, надо бы поискать, что сам говорил, говорил если, на этот счёт. А чувств у него не отнять, это да. И прогулка бы вышла интересной, он бы изложил Федерико одну из версий своего происхождения, удобно, когда они такие разные. А пыл, ну, к нему Печорин уже приставать начал наверняка, да и озлили.