Рецензия на книгу Между небом и землей от liu

Сол Беллоу уже давно маячил на горизонте моих читательских планов, и вот знакомство свершилось. Кажется, оно перерастёт в более длительные отношения, потому что уже этот первый его роман задал хороший тон и хочется узнать путь от раннего творчества к зрелому.

Одно из первых и озадачивших ощущений было узнавание на каком-то интуитивном уровне, почувствовались какие-то "русские мотивы". У американского писателя? Не знаю, объясняется ли это тем, что он из еврейской семьи, эмигрировавшей из России. А может и ощущение моё обманчиво, проблемами самопознания ведь занимались не только русские интеллектуалы, но, пожалуй, все люди с начала времён. И всё же не случайно упоминалось "Преступление и наказание".

Цепляющий роман с несимпатичным главным героем. Но раздражение в этом случае не становится чем-то отталкивающим от чтения, в какой-то момент даже начинает срабатывать эмпатия, правда в очень отчуждённом варианте. Но и сам персонаж отчуждён и от себя самого, и от мира, и вообще находится в подвешенном состоянии, как следует из русского варианта названия: между небом и землёй.

Проблемы с самоидентификацией могут завести в такие дебри, из которых самому уже и не выбраться. Джозеф, этот самый подвешенный страдалец, всё это и сам чувствует и тем не менее продирается дальше. В таком состоянии распада он и начинает вести дневник, который уже достаётся нам, читателям. Проблемы осознания своего "я" обнажаются ещё больше в свете испытания ожиданием. Джозеф оказывается в состоянии неизвестности не только духовно, но и физически. Его призывают к службе в армии, но в силу всяческих бюрократических моментов окончательный призыв длится вот уже несколько месяцев. Оказавшись без работы и не видя смысла искать новую, "ждун" сидит на шее у жены, ведёт праздный и бедный образ жизни, утопает в самокопании, опускается и вообще творит духовный беспредел. "Остаётся ждать, ждать, то есть болтаться без толку и всё дальше впадать в уныние. Ясно как день: я гнию, разлагаюсь, коплю в себе досаду и горечь, как ржа разъедающая мои припасы великодушия и доброжелательности". Герою ясно как день, и читателю тоже ясно как день, что испытание ожиданием несчастный заведомо провалил.

Джозеф не поддерживает войну и вообще не ощущает себя частью американского общества, он хочет оградиться от материальности этого мира, при этом и пацифистом его назвать сложно, и понять его убеждения и принципы тоже, они разваливаются на глазах, а от "я" виднеются только булькающие пузыри на болоте. У героя очевидны ранние симптомы психоза, их у него целый букет. И жалко, и противно. Но это 1942 год, позади Великая депрессия, в мире война, таких потерянных наберётся толпа. Тем, кто не донимает себя интеллектуальными самоистязаниями и более приземлён, им проще. Интеллектуальность же героя выводит его не на самые утешительные виражи. Начиная с вопросов вроде "Как должен жить хороший человек?" он приходит к устрашающему "Имеется ли у меня отдельная судьба?". Сложно осознать себя как посредственность, да и нужно ли. Стремление к свободе оборачивается страхом и бегством от той самой свободы. Пытаясь понять к чему себя готовить, к жизни или к смерти, Джозеф остаётся неподготовленным вообще. Герой метался и искал спасения, беседовал с Духом Противоречия (Tu As Raison Aussi), видимо тоже являющимся одним из порождений психоза, а Вселенная продолжала заниматься своей извечной работой. Может в будущем, он найдёт свой путь, найдёт возможность существовать в этом мире с безразличной природой и осознавать своё "я" под гнётом общественно-социальных и моральных устоев. Возможно, он окончательно откажется от индивидуализма и примет всё, что будет ему навязано обществом. А может быть он умрёт на войне и ему больше не придётся искать призрачные пути к свободе.

#БК_2018 (12. Книга, название которой отличается от оригинала)
В оригинале "Dangling man": "Болтающийся (свисающий, висящий) человек", где-то мелькал перевод "Человек между небом и землёй", но и более короткое "Между небом и землёй" вполне передаёт нужное чувство, хоть и есть в нём что-то от сентиментально-романтического, не имеющего отношения к содержанию книги.