Школьная программа воспитала во мне иррациональную ненависть к литературе вообще и классике в частности.
Я полюбил читать не благодаря школьному курсу, а вопреки ему, и до сих пор с категорическим неодобрением отношусь ко всему, что так или иначе всплывало в учебной программе.
Но Лермонтов мне всегда был несколько ближе, чем все другие писатели, наверно, потому, что писал про места, в которых я и сам в ранней молодости бывал неоднократно.
Короче, «Герой нашего времени» — это первое из классических произведений, которые я взялся читать добровольно, хотя и с некоторой опаской.
Язык книги великолепен — в общем-то, теперь я полностью понимаю утверждение нашего преподавателя по культуре речи о том, что источником литературного языка как высочайшей ступенью развития речи являются произведения писателей-классиков. Это действительно вершина эволюции языка — блистательная изобразительность, художественность, гибкость и богатство. Даже если бы автор взялся просто описывать красоты кавказских пейзажей страниц на пять, не утруждая себя сюжетом — я бы все равно читал это с удовольствием, просто настлаждаясь сложностью и текучестью его речи.
Впрочем, изящность лермонтовской словесности имеет и обратную сторону: она все-таки достаточно трудна для восприятия. Сейчас, с позиций русского языка XXI века, многие его пассажи выглядят престранно, а порой и вовсе не совсем понятно.
Иногда приходится буквально продираться через хитросплетения аутентичных тому времени речевых конструкций — это, конечно, приносит эстетическое удовлетворение, но, с другой стороны, слегка утомляет.
Сюжеты (их в книге несколько) тоже оказались неожиданно увлекательными.
«Бэла», «Тамань» и «Фаталист» — небольшие зарисовки приключенческого характера с некоторым уклоном в философию. Особенно это заметно в двух последних: Лермонтов берет какую-то одну моральную проблему, изолирует ее от остального комплекса морально-этических норм и всесторонне освещает. Получается занятно, а главное: совершенно понятно, что же автор хотел сказать.
Но костяк истории — это, разумеется, журнал Печорина, длительное повествование о жизни в высшем свете. Здесь разворачивается любовная драма, большая и сложная, полная терзаний и жертв, как гамбит и контргамбит.
Печорин, конечно, последняя паскуда и сволочь — но и ему автор сумел выстроить достаточно устойчивую систему жизненных взглядов и моральных ценностей.
То, что он делает, решительно неприемлемо с точки зрения этики, но когда он «углубляется в себя» и начинает рассказывать о собственных мыслях, мы видим вполне себе логичную и непротиворечивую цепочку событий. Нам становится ясно, что любой его поступок — это вполне ожидаемый плод его непростого характера.
Не то что бы он заслуживал прощения за то, что натворил — но, по крайней мере, понимания он заслуживает в полной мере.
Словом, центральная фигура повествования — это достаточно циничный мерзавец, не лишенный, впрочем, офицерской выправки, блеска в глазах и некоторых представлений о чести и совести (хотя и та, и другая имеются у него в самых несерьезных количествах).
* * *
Обычно про хорошие книги принято говорить «жалею, что не прочел раньше». Так вот, применительно к «Герою нашего времени» — я нисколько не жалею, что не прочитал раньше: не оценил бы.
«Героя нашего времени» совершенно однозначно необходимо исключить из школьной программы и не рекомендовать к прочтению несовершеннолетним!
Слишком уж тонкая и ювелирная интрига получилась у Лермонтова, она вся строится на глубоком психологизме, сомнениях и недомолвках.
Слишком тонкая и качественная работа, чтобы ее мог постичь незрелый ум.
Слишком дорогой бисер, чтобы метать его перед школьниками.
А что увидит в этой книге пятнадцатилетний девятиклассник? Помимо того, что «один мужик застрелил другого»?
Разве что излишне сложный, накрученный-перекрученный авторский слог, пересыпанный, к тому же, «всякими старыми словами» и «всякими древнющими глупостями».
Хуже того, у него наверняка еще и желание перечитывать отпадет. Надолго.
Я говорю об этом так однозначно и уверенно потому, что и сам был таким и все это прекрасно помню. Те немногие книги, которые я по диагонали, одним глазком просматривал из-под палки на уроках литературы, вызывали именно такие ощущения.
И только лишь когда есть свое собственное желание, есть некая зрелость и понимание, стремление вчитаться, вдуматься и разобраться — лишь тогда есть отдача и понимание. Пусть и не полное, но достаточное для того, чтобы захотеть перечитать ее еще раз через пяток-другой лет.
Замечательно.