Исаак Эммануилович Бабель
Биография писателя
Исаак Эммануилович Бабель родился 1 июля 1894 года в Одессе на Молдаванке, в семье торговца-еврея. Он окончил Одесское коммерческое училище, а затем продолжил образование в Киевском институте финансов. По некоторым сведениям, в школьные и студенческие годы Бабель принимал участие в сионистских кружках. Уже в пятнадцать лет Бабель начал писать. Сначала писал по-французски – под влиянием Г.Флобера, Г.Мопассана и своего учителя французского языка Вадона.
После того как его первые рассказы («Старый Шлойме», 1913, и др.), опубликованные в Одессе и в Киеве, остались незамеченными, молодой писатель уверился в том, что только столица может принести ему известность. Поэтому в 1915 году Бабель приезжает в Петроград «без права жительства». Однако редакторы петербургских литературных журналов советуют Бабелю бросить писательство и заняться торговлей. Так продолжается больше года – до тех пор, пока при содействии Горького в журнале «Летопись» не были напечатаны два его рассказа: «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла», за которые Бабель был привлечен к уголовной ответственности по 1001 статье (порнография). Февральская революция спасла его от суда, который уже был назначен на март 1917.
В «Журнале журналов» за 1916–17 годы публикуется несколько коротких очерков писателя под псевдонимом Баб-Эль.
Осенью 1917 г. Бабель, отслужив в армии несколько месяцев рядовым, дезертирует и пробирается в Петроград, где поступает на службу в ЧК, а затем в Наркомпрос. Опыт работы в этих учреждениях отразился в цикле статей Бабеля «Дневник», опубликованных весной 1918 г. в газете «Новая жизнь». Здесь Бабель с иронией описывает первые плоды большевистского переворота: произвол, всеобщее одичание и разруху.
После закрытия «Новой жизни» советскими властями Бабель начинает работу над повестью из быта революционного Петрограда: «О двух китайцах в публичном доме». Рассказ «Ходя» – единственный сохранившийся отрывок из этой повести.
Вернувшись в Одессу, Бабель печатает в местном журнале «Лава» (июнь 1920) серию очерков «На поле чести», содержание которых заимствовано из фронтовых записей французских офицеров. Весной 1920, по рекомендации М. Кольцова, писатель под именем Кирилла Васильевича Лютова был направлен в 1-ю Конную армию в качестве военного корреспондента Юг-РОСТа. Дневник, который Бабель ведет во время польской кампании, фиксирует его подлинные впечатления: это та «летопись будничных злодеяний», о которой глухо упоминается в иносказательной новелле «Путь в Броды». В книге «Конармия» (1926) реальный материал дневника подвергается сильнейшей художественной трансформации: «летопись будничных злодеяний» превращается в своеобразный героический эпос.
Красные командиры не простили ему такого «очернительства». Начинается травля писателя, у истоков которой стоял С.М.Буденный. Горький, защищая Бабеля, писал, что тот показал бойцов Первой Конной «лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев». Буденный же назвал Конармию «сверхнахальной бабелевской клеветой». Вопреки мнению Буденного творчество Бабеля уже рассматривается как одно из самых значительных явлений в современной литературе. «Бабель не был похож ни на кого из современников. Но прошел недолгий срок – современники начинают понемногу походить на Бабеля. Его влияние на литературу становится все более явным», – писал в 1927 литературный критик А.Лежнев.
Одновременно с «Конармией» Бабель печатает «Одесские рассказы», написанные еще в 1921–23 годах, но как отдельное издание вышедшие лишь в 1931. Основной герой этих рассказов, еврей-налетчик Беня Крик (прототипом которого послужил легендарный Мишка Япончик), воплощение бабелевской мечты о еврее, умеющем постоять за себя. Здесь с наибольшей силой проявляется комическое дарование Бабеля и его языковое чутье (в рассказах обыгрывается колоритный одесский жаргон). Еврейской тематике посвящен в значительной мере также цикл автобиографических рассказов Бабеля «История моей голубятни» (1926). Это ключ к основной теме его творчества, противопоставлению слабости и силы, которое не раз давало современникам повод обвинять Бабеля в культе «сильного человека».
О прочной связи Бабеля с еврейским культурным наследием свидетельствуют навеянные еврейским фольклором рассказы о похождениях Гершеле из Острополя («Шабос-Нахму», 1918), его работа над изданием Шалом Алейхема в 1937 году, а также участие в последнем легальном альманахе на иврите, санкционированном советскими властями, «Брешит» (Берлин, 1926, редактор А. И. Карив), где опубликованы шесть рассказов Бабеля в авторизованном переводе, а имя писателя приведено в еврейской форме – Ицхак.
В 1928 г. Бабель публикует пьесу «Закат». Эта, по словам С. Эйзенштейна, «лучшая, пожалуй, по мастерству драматургии послеоктябрьская пьеса», была неудачно поставлена МХАТом и обрела подлинное сценическое воплощение лишь в 1960-е годы за пределами СССР: в израильском театре «Хабима» и будапештском театре «Талия».
В 1930-е Бабель публикует мало произведений. В рассказах «Карл-Янкель», «Нефть», «Конец богадельни» появляются те компромиссные решения, которых писатель избегал в своих лучших произведениях. Из задуманного им романа о коллективизации «Великая Криница» увидела свет лишь первая глава «Гапа Гужва» («Новый мир», №10, 1931). Вторая пьеса Бабеля, «Мария» (1935), оказывается мало удачной. Однако, как свидетельствуют такие посмертно опубликованные произведения, как фрагмент повести «Еврейка» («Новый журнал», 1968), рассказ «Справка (Мой первый гонорар)» и другие, Бабель и в 1930-е не утратил мастерства, хотя атмосфера репрессий заставляла его все реже появляться в печати.
Еще в 1926 г. Бабель начинает работать для кино (титры на идиш для фильма «Еврейское счастье», сценарий «Блуждающие звезды» по мотивам романа Шалом Алейхема, киноповесть «Беня Крик»). В 1936 г. совместно с Эйзенштейном он пишет киносценарий «Бежин луг». Однако, фильм, снятый по этому сценарию, был уничтожен советской цензурой. В 1937 г. Бабель печатает последние рассказы «Поцелуй», «Ди Грассо» и «Сулак».
Бабель был арестован 15 мая 1939 и, обвиненный в «антисоветской заговорщической террористической деятельности», расстрелян в Лефортовской тюрьме 27 января 1940.
Похожие авторы:
Упоминание книг автора:
Цитаты из книг автора
Беня Крик, король
И. Бабель
И.Бабель
#война (Африка) – книга издательства Азбука-Аттикус
#подземелье_дракона
#школа_революция
Можно по-разному относиться к истории родной страны, но знать её должен каждый. Как мне кажется, без прошлого не будет и настоящего, да и будущее приобретает довольно призрачные очертания. Я искренне люблю родную историю, но даже в ней есть период, который я стараюсь по возможности избегать. Это Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская война. Поэтому и от книг на данную тематику практически не читаю.
Впрочем, было одно приятное исключение. Лет эдак в восемь запоем прочитала легендарное произведение Николая Островского «Как закалялась сталь» и была от него в полном восторге. Может, причиной тому был юный возраст, сила личности главного героя или же просто романтизм, под флёром которого преподносились все события в книге, точно сказать не могу. Вот только теперь много видится в совершенно другом свете.
Герои революции в большинстве своём оборачиваются шайкой мерзавцев и негодяев всех мастей, высокие идеалы – жаждой наживы и борьбой за власть, а страдает больше всех именно народ, ради благополучия которого (вроде бы как) это всё и делалось. Кругом лишь смута и реки крови…
Именно такой революция и была показана в этой книге, без каких-либо украшений и патетической лирики. Грубо, резко и …мерзко? Скорее всего, именно так. Автор ничего не скрывает от своего читателя ни в тот момент, когда делает зарисовки об отдельных представителях конармии, ни тогда, когда описывает их боевые подвиги. Любопытно, но люди, которые могли претендовать на звание героев, упоминаются лишь вскользь (вон бывший рабочий с завода, а сейчас – двадцатидвухлетний генерал), а те, кто убивает пленных, мародёрствует, пьёт, насильничает, описывается с каким-то диким упоением. Словно именно такие и есть самые настоящие двигатели революции.
Боевые действия в книге вроде как описываются, но очень мало. Что-то в стиле «мы нарвались на засаду и побежали». В основном – переходы, постой, да добывание харчей у и без того нищих местных жителей. Кстати, они – единственные, кому сочувствуешь по ходу повествования, и от кого слышишь правду о том, что творится вокруг. «Хорошие дела делает хороший человек. Революция — это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди…»
Белое солнце пустыни 2. Польша.
Натура. (зачеркнуто)
Пустыня. Песок. Голубое небо. На одном из барханов лежит человек. (зачеркнуто)
Приближение. Мы видим, что это красноармеец в белой военной форме времён Гражданской войны. (зачеркнуто)
Натура.
Маленькая польская деревня. (узнать как отличить польскую от не польской). Гуляют гуси. Ходят бабы. Пасутся кони. Валяется седло.
Смена кадра. Интерьер.
Двое мужчин сидят за столом. Один молодой юный красноармеец, так и навевает сказать - Христос, другой старше в очках, понять кто он с первого раза не получается нет никаких отличительных знаков. Но одет по простому. Перед старшим лист бумаги он что-то пишет и дописав диктует молодому, как в подтверждение того, что с его слов записано верно.
За ними видно лавку, но размыто, там ещё двое людей - мужчина и женщина. Между ними происходит половой акт. Никто из разных групп на других внимание не обращает, может Молодой иногда взглянет и покраснеет.
В очках: "А еще скажу вам, разлюбезная Катерина Матвевна, что являетесь вы мне, будто чистая лебедь, будто плывете себе, куда вам требуется, или по делу какому, даже сказать затрудняюсь... только дыхание у меня сдавливает от радости, будто из пушки кто в упор саданул."
Молодой: "Хорошо. А теперь про то как я живу. Но так же красиво!"
В очках усмехнулся, что-то написал и диктует: "Только знайте, любезная Катерина Матвевна, что классовые сражения на сегодняшний день в общем и целом завершены, и час всемирного освобождения настает..."
Молодой: "Ой, хорошо! И главное верно-то как! Сейчас передавим всех несогласных и домой..."
В очках дописывает и диктует: "И пришел мне черед домой возвратиться, чтобы с вами вместе строить новую жизнь в милой сердцу родной стороне."
Написание письма прерывают стоны из соседней комнаты, видно старого закутанного человека в небольшую щель приоткрывшейся двери. Молодой качает головой подходит и закрывает дверь. Стоны не слышны и уже ничего не видно.
В очках продолжает: "Душа моя рвется к вам, ненаглядная Екатерина Матвевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка. Полагаю, суток на трое, не более."
Интерьер. Камера крупный план на иконке в красном углу, лицо Иисуса сильно похоже на лицо человека, которого мы до этого видели в соседней комнате.
В очах продолжает читать написанное: "Отметить надобно - народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком, так что ноги мои бегут теперь по земле польской в обратную сторону, потому как долг революционный к тому нас обязывает."
Резкость на окно. За окном слышится красивый мужской на чьи-то жалобы. Видно морду кобылы и взметнувшийся плащ. Молодой отвлекается провожая глазами того, кому принадлежал красивый голос. В очках не замечает, что Молодой отвлёкся и читает дальше.
В очках: "Обратно пишу вам, любезная Катерина Матвевна, поскольку выдалась свободная минутка. И разнежился я от горячего, будто наш кот Васька на завалинке.
Сидим на лавках возле самого лесочка, ни в чем беспокойства не испытываем."
В комнату входит хозяйка дома с горшком бульона, ставит на стол, горестно вздыхает.
Хозяйка: славный был гусь.
Растравляет на столе тарелки оглядывает развалившуюся на лавке пару убирает две тарелки. Уходит. В очках разливает бульон себе и Молодому. Подкидывает каждому в тарелку по гусиному крылышку. Возвращается к письму и читает последнее написанное.
В очках: "Еще хочу сообщить вам - дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. Идем себе и ни о чем не вздыхаем, кроме, как об вас, единственная и незабвенная Катерина Матвевна."
Его прерывает шум за окном слышатся голоса людей и стук колёс. Двое мужчин за столом прислушиваются и Молодой улыбается.
Молодой: Тачанкка груженая. Хорошо. Пополнение нам.
В очках чуть задумался, достал из кармана аккуратно свернутую газету расправил ее пробежал взглядом по статье Ленина, улыбнулся и снова спрятал ее в карман. Вернулся к чтению письма.
В очках: "А еще хочу приписать для вас, Катерина Матвевна, что иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берет. Думаешь, как-то вы там сейчас? Какие нынче заботы? С покосом управились или как? Должно быть, травы в этом году богатые.
Ну да недолго разлуке нашей тянуться. Еще маленько подсоблю группе товарищей, кое-какие делишки улажу и к вам подамся, бесценная Катерина Матвевна.
Простите великодушно, небольшая заминка. Докончу в следующий раз."
На дворе раздаётся траурная музыка. Молодой и В очках выходят во двор на лицах их читается грусть. Пара с лавки наконец отлипает друг от друга. Мужчина даёт женщине монетку и выпихивает за дверь быстро одевается сам и выскакивает следом.
Интерьер комнаты. За окном темнеет. Музыка удаляется и смолкает.
Через некоторое время возвращаются В очках и Молодой, снова садятся за стол. Хозяйка молча ставит на стол кружки и бутылку самогона. В очках разливает и молча оба выпивают. В очках встряхивается и снова берётся за письмо.
В очках: "А ежели вовсе не судьба нам свидеться, Катерина Матвеевна, то знайте, что был я и есть, до последнего вздоха, преданный единственно вам одной.
И поскольку, может статься, лягу навечно, с непривычки вроде бы даже грустно. А может, от того это, что встречались мне люди, в последнее время, душевные, можно сказать, деликатные.
Тому остаюсь свидетелем, боец за счастье трудового народа всей земли, революционного пролетарского полка, красноармеец Сашка."
#Книжный_марафон, #Ланкастеры,
Таки сочная речь
Прекрасный сборник рассказов Исаака Бабеля покорил меня с первых страниц. Легкий слог, интересные сюжеты, истинно еврейский юмор и самое главное - одесский говорок, который писатель смог перенести на страницы книги. Все так живо и эмоционально выходит у него, каждый персонаж ярок и со своей особой историей.
А персонажи тут такие смачные - Беня Крик, Любка Казак, Бася и т.д. Читая за их жизнь, получаешь изрядный заряд хорошего настроения. Бабель , как бы, учит принимать разные жизненные ситуации и относится к ним с должной долей иронии и еврейской мудрости.
Тем, кто еще не познакомился с творчеством Бабеля, я рекомендую начать именно с этой книги, ибо каждый рассказ по-своему интересен, охватывает разные периоды жизни в Одессе.
Данная книга рекомендована к прочтению, как эффективное лекарство от скуки!
Если не ошибаюсь, то Розы и БК не совмещаются...
Здесь нет героизма. Нет идеи о светлом будущем. Нет поисков правды. Нет морали. Это просто взгляд со стороны на страшные события послереволюционных военных лет. Здесь эмоции подбираются так близко, что кажется – еще чуть-чуть и кровожадность, тупая жажда обладания, удушающая ненависть выплеснутся грязной волной прямо на неосторожного читателя. Ведь Исаак Бабель, виртуозно владея слогом, мастерски пробуждает душевные порывы, провоцирует на переживания, талантливо играет чувствами. Он упоённо излагает свою жестокую поэму революционного террора. Этот Андре Шенье одесского разлива являет миру пронзительное повествование об ордах угрюмых бойцов. О беспощадных мрачных кавалеристах, о грубых пролетариях, об озлобившихся мужиках и героях от сохи. Незатейливый усатый командарм Будённый в красных рейтузах с лампасами, солдафон и вояка, тоже угодил на кончик пера. Бабель выхватывает из мглы лихих лет короткие и яркие эпизоды. Разворачивает неприглядной гранью будни. Высвечивает наиболее выразительные людские черты. Он сумел зашить в строчки своих элегий любовь к еврейскому народу как к особому, возвышенному, одухотворенному этносу. Персонажи Бабеля имеют четкую национальную принадлежность. В мясорубке войны вращаются не просто люди, а евреи, поляки, казаки, сохранившие свои умозрительные этнические черты. При этом евреи неизменно выступают преисполненной безвинного величия стороной, трогательной даже в своей непостижимости для гойского мира. А пребывание самого рассказчика в стане кровожадных и чуждых ему варваров поначалу не поддается объяснению. Но всё расставляет по своим местам понимание – с точки зрения этого внимательного наблюдателя и скромного участника пляски смерти, цель оправдывает средства. Он согласен лицезреть хищный оскал революции, пока надеется получить пользу от её свирепости. Попутно воспевая и возвеличивая то, что ему близко. Кирпичик за кирпичиком строя чудовищное здание шекспировских страстей. Ибо какой поэт не испытывает потребность творить и слагать? И шо с того, что при этом он бывает чуточку неразборчив? Рассчитывал ли Исаак Бабель, известный выдумщик и талантливый враль, проницательный свидетель человеческой безжалостности, что обособленная жизнь в скорлупе интеллектуального и национального снобизма все-таки возможна? Полагал ли он, что звериная жестокость невежества не коснется его размеренного существования? Так или иначе, в сороковом году были развеяны любые его личные иллюзии и необоснованные надежды на протекцию со стороны старых знакомых. Возможно, кто-то примет надрывный глас конармейских рассказов за крик души. Но меня после прочтения прежде всего коробила попытка искусной манипуляции читательскими симпатиями. И лишь один вопрос не давал покоя. Как смог бы спеть уверенную осанну своему народу писатель Бабель, если бы ему пришлось поведать почтеннейшей публике о товарище Землячке, урожденной Розалии Залкинд, которую за редкостную бесчеловечность сторонились даже соратники?
Вот такой парадокс: одессит не воспринял Бабеля и его рассказы. Потому что сборник про Беню Крика, Молдованку, романтику налетчиков - это не моя Одесса. Это как поклоннику Бетховена и Чайковского поставить песенки Вилли Токарева или Михаила Круга и рассказывать, что вот этот блатняк и есть настоящее искусство, а "Владимирский централ", ясен пень, круче, чем "Вальс цветов" из балета "Щелкунчик".
Серия рассказов про Одессу начала XX века заслуживает быть прочитаннойм только ради одного - староодесский язык. С другой стороны: тому, кто не слышал как оно звучит - невозможно его прочитать правильно. Все остальное - мелкие ценности хапуг и широкие жесты в виде шикарных похорон случайно тобой же убитого - это конкретно не мое. Хотя лично знаю тех, кто и сейчас живет по данным понятиям и кому идеалы "Короля" Бени - как мороженка в июле на пляже Ланжерон.
Так что, господин Бабель, мы с вами говорим и думаем за разную Одессу. Хотя улочку Виноградную переименовали в улочку Бабеля, наверное, не зря. Но лучше послушать оперетту Исаака Осиповича Дунаевсого "Белая акация", чем читать эти рассказы.
@neveroff, ну я судила по твоим рецензиям) Так что ты сам виноват, если я такого о тебе мнения)
