Книга Танатонавты онлайн - страница 17

49. Мифология майя

У майя смерть означает уход в преисподнюю, Ад, который называют Митнал. Там демоны испытывают душу холодом, голодом, жаждой и бедствиями.

У майя было девять властителей ночи, соответствующих, несомненно, девяти владениям ацтеков в подземном мире.

Душа умершего должна пересечь пять рек крови, праха и терниев. А на перекрестке дорог выдержать испытание в доме тьмы, доме ножей, доме холода, доме ягуаров и доме летучих мышей.

Из диссертации Франсиса Разорбака «Эта незнакомка Смерть».

50. Марселлен – подопытная свинка, Амандина – божественная женщина

Наши глаза впились в контрольные экраны. Сердце Марселлена билось слабо, но билось. Пульс упал ниже, чем у человека, погруженного в глубокий сон. Температура опустилась на четыре градуса.

– Когда он отправился? – спросил один из заключенных.

Амандина глянула на часы. Я знал, что Марселлен совершил великий прыжок уже полчаса назад. И пребывает в глубокой коме.

Лицо его походило на лицо спокойно спящего человека.

– Только бы ему удалось, только бы ему удалось! – причитали Юго и Клеман, два других будущих танатонавта.

Я хотел ощупать Марселлена, чтобы оценить состояние его организма, но Рауль остановил меня:

– Не трогай его пока. Его нельзя будить слишком рано.

– А как мы узнаем, что ему удалось?

– Если он откроет глаза, значит, ему удалось, – мрачно пробормотал руководитель проекта «Рай».

Каждые десять секунд пим электрокардиографа звучал, как сонар атомной подлодки, погружающейся в бездну. Тело Марселлена по-прежнему лежало в кресле дантиста. Но где находилась его душа?

51. И раз...

Я уже целый час бился над телом, делая массаж сердца. Как только писк электрокардиографа замолк, началась всеобщая паника.

Амандина растирала руки и ноги Марселлена, а Рауль держал кислородную маску. Мы вместе считали «один, два, три», и я нажимал на грудную клетку двумя руками в области сердца. А Рауль вдувал ему воздух в ноздри.

От электрошока он вдруг открыл глаза и рот. Пустые глаза и немой рот.

Сражаясь с инертным телом Марселлена, мы все вспотели.

В моей голове крутился один вопрос: «Что я здесь делаю?» И чем дольше я смотрел на то, что должен был считать трупом, тем навязчивее становился вопрос: «Что я здесь делаю?»

Да, что я здесь делаю?

Мне хотелось быть в другом месте, заниматься другим делом. Забыть об участии в этом эксперименте.

Мы опоздали с оживлением Марселлена. Опоздали, и все это знали, но отказывались принять очевидное. Я переживал больше других. Это было мое первое «убийство», и могу поклясться, что тебя всего выворачивает, когда живой человек говорит тебе «привет!», а чуть позже ты смотришь на его окоченевшее тело, похожее на засохшее дерево!

Рауль остановился первым.

– Он зашел слишком далеко, – яростно прошептал он. – Улетел слишком далеко и не смог вернуться.

Амандина устала растирать Марселлена. С ее гладкого лба стекали капельки пота, катились по щекам, усеянным веснушками, и исчезали в слишком целомудренном декольте. Драматическая ситуация, но я, наверное, пережил самое сильное эротическое возбуждение в жизни. Какое зрелище – великолепная женщина, которая борется со смертью голыми и нежными руками! Эрос всегда был близок к Танатосу! И я вдруг понял, откуда у меня возникло ощущение, что я давно ее знаю. Она походила не только на Грейс Келли, но и на медсестру, которая стояла у моего изголовья, когда я проснулся после того, как меня сбила машина. Тот же облик ангела, та же текстура кожи, тот же абрикосовый аромат.

У меня на руках умер этот бедолага, а я пялился на медсестру. Я был отвратителен самому себе.

– Что будем делать с телом? – воскликнул я.

Рауль ответил не сразу. Он еще долго смотрел на Марселлена, питая несбыточные надежды.

Потом спокойно разъяснил мне:

– Нас прикрывает президент. В каждой тюрьме процент самоубийц равен 4%. Марселлен войдет в их число.

– Это – преступное безумие! – завопил я. – Как меня угораздило влезть в ваше мерзкое предприятие? Ты обманул меня, Рауль, ты меня обманул, ты предал нашу дружбу, чтобы удовлетворить свое безумие. Вы мне все отвратительны. Человек умер из-за нашей беззаботности. Ты обманул меня и обманул его.

Рауль с достоинством встал и вдруг схватил меня за ворот. Его глаза метали молнии, и он выкрикнул мне прямо в лицо:

– Нет, я тебя не обманывал. Но ставка так велика, что провал неизбежен, пока мы не добьемся успеха. Рим построили не за один день. Мы не дети, Мишель. И это не игра. Нам придется заплатить большую цену. Все имеет свою цену, иначе все было бы слишком легко. Будь это просто, другие уже сделали бы это. Именно потому, что это трудно, мы добьемся успеха.

Я безвольно отбивался.

– Если нас однажды ждет успех. А это мне кажется все более невероятным.

Рауль отпустил меня. Он посмотрел на Марселлена, лежавшего с широко открытым ртом. Вид этого рта был невыносим. Он взял зажим и соединил его челюсти, потом, закрыв этот обвиняющий рот, повернулся к остальным.

– Быть может, вы думаете, как Мишель? Если хотите отказаться, время еще есть.

Рауль по очереди посмотрел на каждого, ожидая их реакции. Мы смотрели на труп Марселлена и ощущали отвращение, ибо от зажима челюсти сошлись, и рот превратился в подобие клюва, торчащего между впалых щек.

– Я отказываюсь! – воскликнул Клеман. – Я думал, что при докторе все станет безопаснее, но и он не настолько силен, чтобы бороться со смертью. Если вам надо убить десять тысяч бедняг, чтобы добиться успеха, я не хочу быть среди них. Не надо напоминать мне о соглашении. Обещаю, что никому не протреплюсь про ваш проект «Рай». Он слишком меня пугает.

– А ты, Юго? – спросил Рауль.

– Я остаюсь, – гордо заявил доброволец.

– Желаешь стать следующим танатонавтом?

– Да. Лучше сдохнуть, чем возвращаться в камеру. – Он подбородком указал на тело Марселлена. – Он-то по крайней мере не будет заперт в вонючей камере!

– Прекрасно. А ты, Амандина?

– Я остаюсь, – объявила она без малейших эмоций.

Я не верил своим ушам.

– Да вы все здесь чокнулись! Клеман прав. Можно убить десять тысяч человек и не добиться никакого успеха. Во всяком случае, на меня больше не рассчитывайте.

Я снял белый халат и бросил его на лабораторный стол, разбив несколько пузырьков. В воздухе запахло эфиром.

И ушел, хлопнув дверью.