Екатерина Брешко-Брешковская
Биография писателя
Деятель русского революционного движения, народница, одна из основателей и лидеров партии социалистов-революционеров, а также её боевого крыла — Боевой организации.
Родилась в дворянской семье Вериго. Детство и юность провела в имении Луговец Мглинского уезда Черниговской губернии. Братья Николай и Василий. Николай был мировым судьёй в Мглинском уезде. Получила домашнее образование. Окончила женскую гимназию. Помогала отцу в подготовке освобождения крестьян, открытии школы, библиотеки, ссудо-сберегательных касс. В 1868 году вышла замуж за помещика Н. П. Брешко-Брешковского.
В 1873 году в Киеве вошла в коммуну «интеллигентной молодёжи». В 1874 году приняла участие в «хождении в народ». Со своими товарищами направилась в сельские уезды Киевской, Херсонской и Подольской губерний. Вступила в контакт с сектой штундистов. В сентябре 1874 года была арестована. Содержалась сначала в Брацлавской, Гайсинской, а затем в Киевской тюрьмах. В 1875 году переведена в Петербург в Дом предварительного заключения, в 1876 году в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где находилась до начала «Процесса 193-х».Была приговорена к пяти годам каторги, с последующей ссылкой. Поскольку три года она уже провела в заключении, от каторжного срока ей оставалось менее полугода.
Прибыла на Кару в 1878 году (так называемая Карийская каторга). В 1879 году отправлена на поселение в Читканскую волость в Баргузин. Весной 1881 года вместе с Н. С. Тютчевым, И. Л. Ливневым и К. Я. Шамариным совершила побег, но они были пойманы, и Е. К. Брешко-Брешковская была приговорена к каторжным работам на 4 года.
В 1882 году вновь доставлена на Кару. В 1884 году переведена на поселение в селение Турунтаевское Селенгинского округа (ныне Турунтаево, Прибайкальский район), а потом из-за болезни переведена в город Селенгинск. В 1891 году была приписана к крестьянскому сословию, получила паспорт с правом проживания по всей Сибири. В 1892—1896 годах жила в Иркутске, сотрудничала в газете «Восточное обозрение». В 1896 переехала в Томск, затем в Тобольск.
Вернулась из ссылки в 1896 году, попав под амнистию по случаю коронации Николая II.
До 1903 года бо́льшую часть времени находилась на нелегальном положении. Занималась организационной работой и распространением революционных идей среди крестьянства. По возвращении из ссылки месяц прожила в Москве, затем уехала в Чернигов и далее в Минск, где служил в акцизном управлении по Минскому уезду её младший брат Василий Константинович Вериго. Там произошло знакомство с Г. А. Гершуни, вместе с которым в конце 1890-х гг. приняла участие в создании Рабочей партии политического освобождения России (РППОР). На рубеже веков стала одним из организаторов Партии социалистов-революционеров (ПСР).
Была сторонницей политического и аграрного террора, считая их одними из наиболее эффективных методов борьбы. В 1901 году оказывала активную поддержку Г. А. Гершуни в создании Боевой организации ПСР. Будучи её руководителем, Брешко-Брешковская не совершила ни одного теракта, но стала их вдохновительницей.
В 1903 году в связи с угрозой ареста была переправлена за границу. Через Одессу и Румынию прибыла в Швейцарию. В эмиграции вошла в руководящие органы ПСР и включилась в подготовку кадров пропагандистов. Поддерживала экстремистски настроенную молодёжь, выступавшую за расширение аграрного террора. В сентябре 1904 года приняла участие в работе Амстердамского конгресса Второго Интернационала. В октябре того же года вместе с Х. О. Житловским совершила поездку в США. Главной целью их миссии были сбор средств для партии, разъяснение позиции революционеров и ознакомление американской общественности с положением дел в России.
В 1905 году вернулась в Россию и перешла на нелегальное положение. Участвовала в революции 1905—1907 гг. В 1907 году была выдана охранке Евно Азефом. В 1910 году приговорена к ссылке, где и пробыла до Февральской революции 1917 года.
Энергично поддерживала А. Ф. Керенского, который амнистировал её и вернул из ссылки в первоочередном порядке, и возглавляемое им Временное правительство.
Приняла участие в работе Государственного совещания в августе 1917 г.
К Октябрьской революции отнеслась враждебно, советскую власть не приняла.
В конце 1918 года выехала из страны через Владивосток и Японию в США. Проживала в США, Франции, а с 1923 или 1924 года в Чехословакии. Политическую деятельность не прекращала — в период проживания в Ужгороде (Подкарпатская Русь, ныне Закарпатье), принадлежавшем тогда Чехословакии, организовала пророссийскую «Карпаторусскую трудовую партию». В связи с ухудшением состояния здоровья в 1930 году перебралась на ферму под Прагой.
Умерла в 1934 году в Чехословакии в местечке Хвалы (ныне район Праги). На похоронах присутствовал А. Ф. Керенский, а президент Чехословакии Томаш Масарик прислал венок.
Похожие авторы:
#кр_перевертыш (В книге есть бунтари или хулиганы + Рецензия, написанная на основе цитат.)
«Чтобы строить будущее, необходимо знать прошлое. Вы должны познакомиться с характером вашего народа, с его огромными возможностями и основными недостатками.»
Историю, как известно, пишут победители. Я, как и многие, еще в школе усвоила некое снисходительное отношение к движению 1870-х годов, известное как «хождение в народ». Да и без учебников это казалось таким наивным. И я как-то особо никогда не задумывалась, а что же двигало всеми этими тысячами молодых людей? Причем даже не молодых, а юных – большая часть участников была от 16 до 20 лет, людей от 20 до 25 называли стариками. Что это было – только юношеский максимализм и зловредное влияние, или что-то кроме этого? Почему они отказывались от всех привилегий своего положения, буквально губя себя, не достигнув видимых результатов (и часто зная наперед, что не достигнут)? Как люди, верящие в самые высокие идеалы гуманизма, становились террористами? Воспоминания «бабушки русской революции» позволяют узнать это из первых уст.
Она не пишет практически ничего о себе, своей юности. О том, что пришлось ей пойти на разрыв с семьей, мужем и сыном. А ведь она, как и многие, была бесконечно далека от революционных идей поначалу, если не считать революционной идею о том, что крестьяне такие же люди, и что они достойны образования и всех возможностей для развития, как и другие классы. Если бы правительство не свернуло программу школьного образования, закрыв многие деревенские школы, и не запретило открывать новые (а также дав возможность учиться и работать тысячам женщин, которые буквально рвались быть полезными обществу)! Но история не терпит сослагательного наклонения. Брешковская сразу начинает с того, на что положила все свои силы и всю свою жизнь. Заметки эти невелики, но крайне занимательны. Вот, например, наблюдение о «штундистах» (одна из многочисленных в то время сект, отказывающихся от обрядовости православия и живущих только по Евангелию) и о том, как относились к ним простые люди (конечно же, как к тем, кто служит Сатане, не иначе):
« - Это очевидно, - говорили такие люди. – По вечерам они кладут трехрублевки на подоконник, а утром находят сто рублей. С тех пор как они стали штундистами, у них все в порядке с хозяйством. К весне мы сидим без хлеба, а у них амбары полны.
Мы тщетно возражали, что штундисты не пьют водки, не устраивают пиры по случаю свадеб и крестин, не тратят денег на церковные службы и очень усердно трудятся.»
Но ладно невежественные крестьяне. Казалось бы, власти радоваться должны, что появилась такая прослойка населения - трудолюбивая, не пьющая, миролюбивая? Как раз такие люди и нужны, чтобы страну поднимать, им же и нужно то так мало – всего лишь дать спокойно жить и работать, и молится по-своему. Но, конечно же, их жестоко притесняли.
Но Брешковская не идеализирует народ. Она замечает не только то, что народ вовсе не та некая неделимая аморфная масса, как представляли многие в то время. Она знает, что народ он очень разный. И среди тех же штундистов она видит и бытовое насилие, и слепое следование за местным «старшим братом». И даже понимает, что «Крестьянин, которого я знала крепостным, был не тем крестьянином, каким он стал после освобождения. Он - не тот крестьянин, каких я видела в 1896 году. После 1905 года он еще раз изменился». Похоже только царская администрация этого не понимала.
Но «хождения в народ» закончились очень скоро. И следующие главы посвящены различного рода тюрьмам, суду, каторге и ссылке. Она стала первой в России женщиной-политкаторжанкой, открыто заявив на суде не только о своих убеждениях и о том, что она действительно состояла в подпольной организации, но и о том, что намерена продолжать! Это тоже показалось мне немыслимым – зачем так подставлять себя, какой в этом смысл? Но это было поколение людей, которые верили, что нужно открыто заявлять о своих убеждениях, считая это одним из способов пропаганды. Очень дорогостоящий оказался способ – хотя в газетах и стали называть их партией социалистов-революционеров, а не шайкой малолетних разбойников. Но все же и тут больше сказывалось юношеское неверие в то, что тюрьма и ссылка – это что-то очень долгое и серьезное.
«Нас этим не запугать! Мы знали, что нас ждет, что придется вынести. Наш долг идти вперед, а ваш – мучить нас!»«Мучения казались столь незначительными по сравнению с нашими возвышенными чувствами и свежей энергией молодости.» «Кто знает, что ждет меня в будущем? В будущем? Как будто я не убегу при первой возможности! Еще столько предстоит свершить! Мы сделали первый шаг. Остаться в их власти? Никогда! Я должна бежать».
Многие думали так же, но реальность оказалось очень суровой. Брешковская провела в итоге 22 года в тюрьмах и ссылках. А многие поплатились не только свободой. Только за время предварительного следствия (по делу по которому судили и Брешковскую) умерло или сошло с ума 107 человек из 300! Смертность на пути в Сибирь и во время жизни там тоже была немалой. Были и попытки бегства, но большая часть провальные – убежать было трудно и физически (огромные расстояния, незнание местности), и потому что местные часто сдавали за небольшое вознаграждение беглецов жандармам.
Помимо размышлений Брешковской о революции и социальном неравенстве меня привлекло в этой книге еще и описание положения женщин-узниц того времени. И политических, и обычных уголовниц. И по сравнению с мужчинами. Она пишет, что смертность среди мужчин была гораздо выше, но не только из-за того, что с женщинами мягче обращались (в предварилке так вообще очень жестко было – ей не давали мыться, очень плохо кормили, в камере было полно насекомых и т.д.) Но она считала, что:
«Тюремную жизнь женщины переносят легче вследствие их более гуманного отношения друг к другу. Они следят друг за другом и делают все, что в силах, чтобы чуть-чуть облегчить жестокое одиночество. Они делятся пищей, деньгами одеждой».
Но это, конечно, относится только к политическим. В одной из тюрем она была свидетельницей ада, в котором обитают обычные женщины-заключенные.
«Найда, пробыв смотрителем семь лет, стал диким зверем. Он ненавидел заключенных женщин, обращался с ними как с рабынями, безжалостно избивал их и держал в карцере до полного изнеможения. Женщина-узница - несчастнейшее создание в мире. Насилие, жестокость, оскорбления тюремщиков и собратьев заключенных унижают ее в крайней степени.»
Очень актуальная до сих пор тема – в системе угнетения соблюдается иерархия «цивилизованного» общества. Дворяне имели кучу привилегий и в тюрьме, но среди простых заключенных положение женщин было гораздо хуже – ее притесняют не только администрация тюрьмы, но и «собратья-заключенные». Так и среди самых беднейших и угнетенных всегда тяжелее всего приходилось именно женщинам.
Мне понравилось и еще одно забавное замечание, которое тоже до сих пор актуально. Вопрос о том, как одеваться волнует не только модниц. Женщины, которые связывают свою жизнь с политикой, тоже часто озабочены этом вопросом. Кто-то придерживается взглядов, что люди, преданные высоким идеалам не должны одеваться нарядно и дорого. А кто-то, как Варвара Ваховская, отвечает:
«Я слишком уверена в силе своего ума, чтобы бояться, что его испортит пурпурное платье.»
Еще одно замечание вызвало грусть. И тоже, увы, актуально до сих пор. В беде женщины в основном не бросают своих мужчин, чего нельзя сказать о последних.
«В большой комнате свиданий при тюрьме сидело множество посетителей, ожидая своей очереди. Здесь можно было увидеть плачущих матерей и бледных, с покрасневшими глазами, молодых жен. Отцы и братья приходили редко. Еще более редкими были визиты мужей»
Но у большей части мужей было алиби – они сидели вместе с женами. Хотя вернее сказать, что чаще жены шли за ними если не в подпольную организацию, так «свободными» женами на каторгу и в ссылку.
Итог: «Тому, кто не осознает колоссальной ценности крестьянства, этого важнейшего слоя населения в государстве, тому, кто не знаком с историей зарождения и развития революционного движения в различных странах, «хождение в народ», осуществлявшееся русской молодежью в 1873-75 гг., должно показаться либо трагикомическим инцидентом, либо бравадой, которая не принесла никаких реальных результатов. Это отношение, абсолютно ложное по своей природе, имело фатальные последствия».
Получилось, правда, что на и этих жертвах в том числе, вознеслись к власти потом так ненавистные Брешковской большевики. Книгу эту она писала в 1922 году, уже в эмиграции. Меня поразило, что она уже тогда понимала, что обещания большевиков дать крестьянам землю – обман, и что их обещания свободы обернутся еще большей несвободой, чем при царе. При том, что сама сожалела, что Керенский не проводил политику террора в отношении своих врагов. Так что думаю разница была бы не велика, если она, например, получила бы власть и не была в то время уже слишком стара, чтобы на что-то влиять. Хотя она до последнего верила в победу демократии в России и в российский народ. Ну может когда-нибудь и правда такое будет. Нам же действительно стоит изучать историю, причем с разных точек зрения, не зависимо от собственных политических взглядов или даже за отсутствием таковых, это просто очень интересно и проясняет многое и в дне сегодняшнем.
