Рецензия на книгу Щегол от CatInHat
"…как странно, что в настоящем может застрять такой яркий осколок прошлого, разбитый, разломанный, но так и не сгинувший до конца".
Как же сложно что-то написать разумное или адекватное: у меня всегда так после книги, которая понравилась, и наоборот, - слова сразу найдутся, если прочитанное разочаровало. "Щегол" Донны Тартт - второй роман этого автора, который попал мне в руки. Первый, "Тайная история", прошел как-то вскользь, не задев ничего внутри, оставив после себя лишь воспоминание о хорошем слоге и приятной вязи слов, которая укутывала меня словно шаль из шерсти ангорских коз. Не знаю, уж от чего так. Или читала не в свое время, впопыхах, набегами в перерыве, или еще по какой другой причине, но впечатление не сложилось. Поэтому я долго не бралась за "Щегла". Но вот рубеж пройден, я в процессе, и в отличие от первого знакомства, впечатлений на этот раз масса. «Щегол» стукнул по макушке кирпичом со всей силы, и вот - я давлюсь битым стеклом на холодных и грязных улицах Нью-Йорка, жарюсь под палящим иссушающим солнцем Лас-Вегаса, зябну на рождественских каналах Амстердама, а в голове неустанно звучит один единственный вопрос: «Почему, Тео? Ну почему?»
"Щегол" - полноценный роман и это в XXI веке! В мире, где мы привыкли или пытаемся привыкнуть к клиповому мышлению - получаем информацию урывками, но в больших количествах, - иногда сложно удерживать внимание на чем-то, что занимает больше двадцати минут. Конечно, увесистый том в восемьсот страниц кажется неподъемным, чуть ли не реликвией позапрошлого века, когда авторы не скупились на слова, и замечу, никто не жаловался.
Донне Тартт удалось совместить «Оливера Твиста» Чарльза Диккенса со «Страхом и ненавистью в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона и написать свой, отдельно стоящий роман, который в первую очередь затрагивает проблему глубинного чувства вины (несуществующей!), чувства утраты, потерянности и запутанных путей, лежащих перед человеком. Другими словами – вопрос выбора, проблему восприятия жизни в целом и через призму всего вышеперечисленного.
Перед нами история мальчишки, Теодора Декера, который стал жертвой террористического акта – взрыва в музее, где погибло большое количество людей, в том числе и его мать. Потеря матери будет преследовать его всю жизнь, но в неком извращенном варианте – чувстве вины за её смерть и бесконечных вопросах, на которые ответа не было и быть не могло - а что если бы? Он будет цепляться за это с завидным постоянством, накручивать себя, запутывая и так запутанный клубок случайностей происходящих с ним. Скорбь по любимой маме перерастет в конечном итоге саму себя, превратившись во что-то совсем иное.
Тео было всего тринадцать, когда случилась трагедия. Несформировавшаяся психика не смогла справиться с этим ужасом, к которому добавилось еще и то, что он стал невольным свидетелем смерти человека – Вельти, который скончался прямо у него на руках. В некотором смысле Тео тоже умер в тот день:
"…мысли одни и те же были, даже говорить ничего не надо было. Это всего пару минут длилось, но все равно, что годы, мы как будто с ним до сих пор там".
Из музея выбралась тень Тео, которая была способна лишь на имитацию жизни, на плоское существование.
Случайная знакомая как-то скажет Тео, что у него синдром «отсутствия корней» и это верно. Тео оказался никому не нужен: мать погибла, отец свалил, деду он даром не дался, приемная семья Барбуров не так чтобы очень горела желанием его оставить. Он оказался выброшенным на берег, в чужеродную среду, где единственным маяком служила картина, которую он унес из музее, тот самый пресловутый «Щегол», и девочка Пиппа с такой же рыжей копной волос, которая привлекла его внимание в музее до взрыва. Но были ли они настоящими маяками, способными, вернуть его на материк – большой вопрос. Мне кажется, что всё это изначально было крайне сомнительно.
Главная проблема Тео в том, что он не имел хребта. Не было в нем стержня, который способствовал бы формированию личности с большой буквы. Он легко подпадал под влияние и практически не имел своего мнения. Может, не увезли бы Тео в Лас-Вегас, остался бы он у Барбуров, судьба его могла сложиться иначе. Но случилось то, что случилось.
В Лас-Вегасе он знакомится с Борисом, выходцем из бывшего СССР, который утаскивает его на самое дно: они пьют, нюхают клей, воруют, принимают наркотики. Отцу нет дела до сына, его волнует его новая страсть – игра и возможность поиметь деньги со счета Тео, если он проиграется. Однако это восприятие Тео, оно субъективно, он с самого начала предвзято относится к отцу, который бросил его горячо любимую мать и вообще плохо с ней обращался. Может оно и так, а может отец Тео пытался, как мог, как умел – этого мы никогда не узнаем. Поэтому Тео цепляется за единственного, кому он небезразличен – за Бориса. Он буквально влюбляется в него.
Борис – прямая противоположность Тео. Жизнь его не сахар, он успел попутешествовать по миру, пожить на улице; матери нет, отец алкоголик периодически избивает его, денег нет, голодает. Но Борис воспринимает это так легко, словно случается это даже не с ним. Он не создает проблему из своей загубленной жизни, смотрит на мир открытыми глазами и решает трудности по мере их поступления так, как умеет. Чаще всего незаконно, но если миру плевать, то ему плевать еще больше.
В Нью-Йорке место Бориса лишь отчасти заняли другие русский эмигранты, которые надоумили его заниматься аферой. Он проделывал это с легкостью фокусника и не на миг не задумывался о том, что это неправильно, что это поставит под удар не только его будущее, но и будущее Хоби, который приютил его. Не задумывался именно потому, что «Гриша и ко» уверяли его: в этом нет ничего плохого – облапошить пару тупоголовых нуворишей, срубить капусты.
Поэтому у Тео сложилось извращенное чувство социальной ответственности, можно сказать, оно практически отсутствовало. Да, его постоянно мучила совесть, которая скорее представляла собой приступы панического страха перед возможным разоблачением, перед ответственностью, перед тюрьмой. Но эти страхи по большей части были необоснованны – продукт наркотического угара, в котором он вечно пребывал.
Шли годы, но Тень так и не стала Человеком. Тео так же зависел от других в эмоциональном плане, от их точки зрения, он окончательно запутался. Единственное, что осталось гранитом в его сознании – это «мечты и волшебство, волшебство и забытье». Реальная жизнь была слишком ужасна, чтобы ею жить. Она была бессмысленна, а будущее представлялось лишь тленом, гниющей разлагающейся плотью.
Тео не герой. Да и кто сказал, что персонажи в книге обязаны быть героями? Ценность романа как раз в том, что он повествует о судьбе человека, которая могла реально сложиться именно так – изломанная, искривленная, вся в дырах от черноты депрессии и незалеченного ПТСД, - а не проделывает с персонажем волшебную реинкарнацию из жертвы в супергероя.
Даже, когда картина спасена, когда возвращена в музей, Тео не становится лучше. Он мертв и это навсегда.
"Нет тут ни морали, ни сюжета. Не будет никаких выводов. Одна только пропасть, две пропасти: между художником и прикованной птицей, между его изображением птицы и тем, как спустя много столетий мы ее видим".
