Книга Танатонавты онлайн - страница 10

30. Учебник истории

Танатонавтика родилась случайно. Большинство историков привязывают ее к дню покушения на президента Люсендера.

Учебник истории, 2-й класс начальной школы

31. Президент Люсендер

Стоя в черном лимузине, президент Люсендер с вымученной улыбкой на губах приветствовал толпу. На самом деле он испытывал муки от вросшего в мясо ногтя на мизинце ноги. И его вовсе не утешала мысль, что Юлий Цезарь страдал от того же недуга во время своих великих военных походов. Или то, что Александр Македонский маялся от сифилиса? Ведь в те времена его еще не умели лечить...

Позади Юлия Цезаря всегда шел раб, который нес лавровый венок и повторял ему на ухо: «Помни, что ты всего-навсего человек». Люсендеру не нужен был раб для напоминания – ногтя вполне хватало.

Он приветствовал толпу, которая аплодировала ему, а сам спрашивал себя, как избавиться от боли. Личный врач советовал операцию, но до сих пор ни один вождь Нации не ложился на хирургический стол. Ему не нравилась мысль, что он будет спать, а неизвестные лица в масках, вооруженные острыми скальпелями, будут ковыряться в его беззащитной плоти. Конечно, он мог прибегнуть к специальным методам педикюра. Это обещало покончить с неприятностями без необходимости ложиться на операционный стол, но надо терпеть боль без анестезии. Неприятная перспектива.

Человеческое тело всегда было источником проблем! Где-то что-то всегда хромало. Ревматизм, кариес, конъюнктивит... На прошлой неделе Люсендера замучила проснувшаяся язва.

– Да не волнуйся, Жан, – посоветовала ему супруга. – Ты раздражен событиями в Южной Америке. Завтра тебе будет лучше. Поговорка, которую любят повторять у меня на родине, гласит: «Быть в добром здравии означает, что каждый день у тебя колет в ином месте».

Забавно! Впрочем, она напоила его горячим молоком, и боли утихли. Вросший ноготь упорствовал.

– Да здравствует Люсендер! – кричали вокруг. Люди скандировали: – Люсендер, президент!

Новый мандат! Вскоре придется заняться им. Грядут выборы.

Если б не проклятый мизинец, Люсендер насладился бы приветствиями. Он обожал обожание толпы. Расцеловал розовощекую девчушку, которую мать сунула ему буквально под нос. Девочка вручила ему букет цветов, который мог вызвать приступ аллергии.

Машина тронулась дальше. Он пытался пошевелить пальцами в новых ботинках, когда к нему бросился тип в тройке с револьвером в руке. Он услышал выстрелы.

«Вот те на, меня убивают!» – спокойно подумал президент.

Наверняка в первый и последний раз. Он чувствовал горячую струйку крови ниже пупка. Люсендер улыбнулся. Прекрасный способ войти в Историю с большой буквы. Его предшественник, президент Конгомас, сдал свой мандат досрочно в связи с раком простаты. На смех потомству.

Ему повезло с этим технократом с черным револьвером. Убитые президенты всегда удостаиваются чести быть упомянутыми в школьных учебниках истории. В них восхваляют их грандиозные откровения, величие проектов. Дети читают на уроках хвалебные оды. Можно ли мечтать об ином бессмертии.

Люсендер видел, как его убийца растворяется в толпе. А охранники даже не реагируют! Какой урок! Не стоило рассчитывать на этих дутых профессионалов.

Кто же так его ненавидел, чтобы организовать смерть? Теперь было все равно. Все потеряло значение, даже проклятый вросший ноготь. Смерть была лучшим лекарством против любых болезней.

– Врача! Быстро, врача! – крикнул кто-то у него над ухом.

Почему бы этим людям не помолчать... Не было ни одного специалиста, могущего помочь ему. Слишком поздно. Пуля пробила сердце. Не врача надо было искать, а нового президента, чтобы заменить его в миг, когда предыдущий отправляется на небеса, чтобы присоединиться к великим убитым людям, Цезарю, Аврааму Линкольну, Кеннеди.

Чьи-то руки уложили Люсендера на носилки. Затолкали в карету «скорой помощи», чьи сирены невыносимо верещали. Невидимые специалисты поднесли к губам зеркало, начали массировать грудь. А один наглец даже стал вдувать ему воздух прямо в рот.

Но он все же умирал. В голове проносились воспоминания. Четыре года: первая незаслуженная пощечина и первое озлобление. Семь лет: почетное первое место благодаря соседу, у которого он списал сочинение. Семнадцать лет: первая девушка (позже он вновь встретился с ней. Это была ошибка: девушка оказалась премерзкой). Двадцать один год: курсовая работа по истории, на этот раз без обмана. Двадцать три года: диссертация по античной философии. Двадцать пять лет: докторская степень по античной истории. Двадцать семь лет: вступление в социал-демократическую партию благодаря связям отца, который изобрел лозунг для его будущей карьеры: «Тот, кто хорошо знает прошлое, лучше знает, как построить будущее».

Двадцать восемь лет: брак с первой «цыпочкой» (актрисой, которую быстро забыл вместе с именем). Двадцать девять лет: первые запрещенные удары и первые предательства, чтобы подняться по партийной иерархической лестнице. Тридцать два года: избрание в мэрию Тулузы, состояние, сделанное на продаже муниципальных земель, первые картины мастеров, первые античные скульптуры, кучи любовниц. Тридцать пять лет: избрание в Национальную Ассамблею, первый замок в Лозаре. Тридцать шесть лет: развод и брак со второй «цыпочкой» (топ-модель, немка, пустые мозги, но ножки, могущие совратить и святого). Тридцать семь лет: обретение нужных связей во всех кругах. Тридцать восемь лет: короткий вынужденный уход в тень из-за дела с взятками при продаже самолетов Пакистану.

Тридцать девять лет: ослепительное возвращение на политическую арену благодаря новому браку. На этот раз он сделал правильный выбор, женившись на дочери президента Конгомаса. Назначение министром иностранных дел и первый действительно отвратительный поступок: организация убийства президента Перу, замененного марионеткой.

Сорок пять лет: смерть президента Конгомаса. Президентская кампания Люсендера, чтобы возглавить прекрасную Французскую республику благодаря финансированию из Перу. Новый лозунг: «Люсендер изучал Историю, теперь он ее пишет». Провал. Пятьдесят два года: новые выборы. Победа: Власть. Наконец, Елисейский дворец. Наложение лап на секретные службы. Частный музей античных редкостей, тайно «приобретенных» за границей. Черная икра ложками. Пятьдесят пять лет: угроза ядерной войны. Противник пугается и отступает, а Люсендер пропускает первую хорошую возможность войти в Историю.

Пятьдесят шесть лет: все более и более молодые любовницы. Пятьдесят семь лет: встреча с первым истинным другом Версенжеториксом, черным лабрадором, которого нельзя заподозрить в карьеризме.

Наконец, пятьдесят восемь лет и через мгновение завершение блистательной биографии: убийство великого человека во время версальского обожания толпой.

Никаких пузырьков-зеркал. Жизнь, даже жизнь президента, стоит не больше жизни других. Прах есть и в прах возвратишься. Пепел и вновь станешь пеплом. Червь и жизнь завершишь в брюхе червей.

Только бы позволили ему умереть в мире! Даже у червей есть право на конечное спокойствие. Но нет, ему поднимают веки, его кладут на стол... Его ворочают, раздевают, подключают к сложным аппаратам, а вокруг него болтают, болтают. «Спасти жизнь президента», – повторяют они. Вот глупцы.

К чему все эти усилия? Он ощущал огромную усталость. Словно жизнь потихоньку покидала его. Именно так. Покидала. Покидала. Он чувствовал, как она его покидает. Быть того не может! Жан Люсендер чувствовал... что он покидает... Он покидал свое тело. Ну и ну! Он действительно покидал свое тело. Он или что-то еще? Было что-то еще... но как это называлось? Душа? Нематериальное тело? Эктоплазма? Материализованная мысль? Это был он, только прозрачный и легкий. Он отделялся, он выбирался, он раздваивался. Какое ощущение!

Он всплыл, оставил свою плотскую оболочку, как старую поношенную одежду. И взмывал, поднимался и поднимался все выше. У него уже не болел мизинец. Он был таким легким!

Его... новое «я» на мгновение зависло под потолком. Оттуда он созерцал свой труп и кучу экспертов, метавшихся во врачебном раже. Никакого уважения к усопшему. Они вскрывали его грудную клетку, крушили ребра, ставили электроды прямо на сердечную мышцу!

Бесполезно задерживаться здесь, его звали иные дали. Прозрачная веревочка, словно пуповина, привязывала его еще к человеческим останкам. Она вытягивалась, серебристая и эластичная пуповина, пока он удалялся от тела.

Он миновал потолок, потом несколько этажей, заполненных больными. Потом крышу и оказался в небе. Приветливый свет звал его вдаль. Фантастика! Другие люди, множество людей, порхали вокруг, растягивая, как и он, свою серебристую пуповину. Ему казалось, что он попал на удивительное празднество.

Но вдруг его собственная пуповина перестала вытягиваться, она затвердела, напряглась. Его тянули вниз! Пришлось смириться с очевидностью: Люсендер уже не умирал. Прочие эктоплазмы удивленно воззрились на него: почему он не продолжал лететь вверх? Пуповина натянулась и внезапно сократилась. Он пересек крышу, потолки, вернулся в операционную и увидел медсестер, которые били ему в сердце высоковольтными разрядами. «Это делать запрещено!» Он двумя годами раньше провел закон, ограничивая терапевтический раж врачей. Он помнил статью 676: «Когда прекращается сердечная деятельность, нельзя проводить никаких манипуляций, вмешательств или операций, вынуждающих запуск отказавшего сердца». Но поскольку он был президентом, все, очевидно, считали, что его жизнь была превыше законов. Негодяи! Мерзавцы! Он опять нарвался на неприятности из-за того, что был самым важным человеком в стране. В эту секунду ему хотелось лишь одного: стать бомжом, о котором никто не знает. Бездомным, нищим, рабочим, домохозяйкой, все равно кем, лишь бы его оставили в покое. Чтобы дали ему право на мирную смерть. Первейшее право гражданина: спокойно умереть.

– Дайте мне сдохнуть! Дайте мне сдохнуть! – завопил он. Но эктоплазма лишена голоса. Серебристая пуповина тащила его вниз. Он не мог больше взлететь. Бум! Душа шлепнулась в бывший труп. Какое отвратительное ощущение! Боже, у него опять заболел мизинец! И ребра, которые сломали, чтобы добраться до сердца. К тому же его оглоушили новым электроразрядом, и на этот раз было очень больно.

Он открыл глаза. Врачи и медсестры, конечно, закричали от радости и стали поздравлять друг друга. Дурачье...

– Получилось, получилось!

– Его сердце снова бьется, он дышит, он спасен!

Спасен? Спасен от кого, спасен от чего? Во всяком случае, не от них. Он страдал, так страдал. Он скривился и пробормотал что-то невразумительное. «Прекратить разряды, зашить грудную клетку!»

Он хотел крикнуть: «Закройте двери, здесь сквозняки!»

Ему было плохо, каждый нерв страдал от боли.

Ты опять со мной, о мое страдающее тело.

Он приподнял одно веко. Вокруг его постели суетилось множество людей.

Ему было плохо, очень плохо. Словно обнажили каждый нерв. Он закрыл глаза, чтобы ощутить хоть мгновение покоя и вспомнить о сказочной стране света высоко в небесах.