Владимир Набоков цитаты из книг - страница 3

“Ганин через его руку взглянул на паспорт <...>. Снимок, точно, был замечательный: изумленное распухшее лицо плавало в серой мути.

Я глядел, и не мог наглядеться, и знал — столь твердо, как то, что умру — что люблю её больше всего, что когда-либо видел или мог вообразить на этом свете, или мечтал увидеть на том.

Страшно, - ох, страшно, - что, когда нам снится Россия, мы видим не ее прелесть, которую помним наяву, а что-то чудовищное.

...с тем щемящим чувством одиночества, которое всегда овладевает нами, когда человек, нам дорогой, предается мечте, в которой нам нет места.

...как известно, память воскрешает все, кроме запахов, и зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним.

А сил не было потому, что не было у него определенного желанья, и мученье было именно в том, что он тщетно искал желанья.

...он пробовал читать, но то, что было в книге, показалось ему таким чужим и неуместным, что он бросил ее посредине придаточного предложения. На него нашло то, что он называл "рассеянье воли". Он сидел не шевелясь перед столом и не мог решить, что ему делать: переменить ли положение тела, встать ли, чтобы пойти вымыть руки, отворить ли окно, за которым пасмурный день уже переходил в сумерки...

Этот день его, как и предыдущие, прошел вяло, в какой-то безвкусной праздности, лишенной мечтательной надежды, которая делает праздность прелестной. Бездействие теперь его тяготило, а дела не было.

«Неужели ты не презираешь меня?» – спросила она, стараясь улыбнуться сквозь слёзы, что было очень трудно, ибо слёз-то не было.

Пошлость особенно сильна и зловредна, когда фальшь не лезет в глаза и когда те сущности, которые подделываются, законно или незаконно относят к высочайшим достижениям искусства, мысли или чувства.