Последнее искушение

Утомил меня грек дальше некуда. Принимала страниц по тридцать в день в качестве рвотного, снотворного, наказания и средства для тренировки силы воли. И вот что я хочу сказать по поводу унылейшей сей писанины: пустоту пафосом не заткнешь. И если ты по старому, всем известному вопросу ничего нового сказать не имеешь, то и не надо городить банальщину на высокопарность, прикрывая эту и без того малоаппетитную затею претензией на переосмысление. Потому что никакого осмысления нет, а есть только скучнейший пересказ и без того знакомой истории Иисуса Христа с вкраплением весьма невнятных потуг на демонстрацию борьбы человеческого и божеского в душе Спасителя. И все это так неловко, корявенько, абсолютно без улыбки и с такой одухотворенной миной писано, что читать если и можно, то по чуть-чуть и отплевываясь.

Не могу не вспомнить в этом контексте любимый мною роман Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса», который в какой-то мере является для меня эталоном того, как надо писать о том, о чем уже все, казалось бы, сказано и написано. Добро и Зло, Грех, Бог, Человек, Дьявол… Да я чуть мозги не вывихнула, стараясь постичь и угнаться за мыслью Сарамаго. Или "Хрыстос прызямліўся ў Гародні" Короткевича, за героя которого переживаешь до слез и хочешь оставить его в живых, но знаешь же, что он должен быть распят и никак иначе. Но в нем столько теплоты, столько человеческого и столько радости какой-то (несмотря ни на что), что пусть бы боги были такими. И читать хотелось, и вернуться на страницу-другую назад, и подумать потом. У Казандзакиса со всеми этими желаниями мимо: читать скучно, разбираться не в чем, а подумать остается только над тем, что это вообще такое было и как же меня угораздило.