Рецензия на книгу Карта и территория от amir
Кажется Уэльбек слишком буквально воспринял характеристику “постмодерна” о смерти автора. Однако смерть должна была стать попыткой Уэльбека взглянуть на мир без Уэльбека, но не получилось. Помешал паттерн в виде Джеда Мартена. С Уэльбеком всегда так. Вроде всё круто, красиво и читабельно, но где-то не дожал. Взять ту же Ольгу: это мог быть неплохой пассаж в виде драмы двух близких и одновременно чуждых существ. Но Уэльбек решил забуксовать эту тему (поматросил и бросил). Как говорил Пелевин:
«Он обращает свой взор к тайне мира, но уже через абзац или два срывается и барахтается в очередной сплетенной из букв пи*де. Впрочем, не в ней ли главная тайна мира и главный его соблазн?»
А вообще мне нравится тихий и неспешный стиль Уэльбека. Я не могу свести его книги к жанру нудистики, но от них не ждешь всплеска и накала страстей. Апофеозом эмоций может стать разве что легкая эрекция, но это скорее про «Покорность». Кстати у последней с «Картой» много общего, начиная от всеобщей экзистенциальной меланхолии и заканчивая бытом и типажом главных героев, смакующих на пару с Уэльбеком гедонический (даже несколько языческий) индивидуализм, который берет начало со времен сартровского Антуана Рокантена. Насколько я понимаю, мода на меланхолию и “тошниловку” от происходящего пошла именно от него, впитавшись в саму квинтэссенцию посткамюшной французской литературы. Будучи чисто французским писателем в эмиграции, Уэльбек не стал ломать канонов, однако и воздержался от насилия путем различных экспериментов и жанровых ноу-хау, которые изрядно помотали искусство XXвека. Уэльбек как философ вообще склонен считать, что новый миллениум постепенно возвращает всё к базовым настройкам. Приведу буквально одну цитату:
«Образ еб*ря-террориста, который классно трахается, снова стал популярен в последние годы, что, надо признать, оказалось не просто модным поветрием, а возвратом к фундаментальным ценностям, к самой примитивной и грубой природе сексуального влечения; одновременно закончилась и эпоха анорексичных моделек, а чересчур дородные дамы с пышными формами волновали уже разве что пару-тройку африканцев да нескольких извращенцев. Начавшееся третье тысячелетие после временных колебаний незначительной амплитуды возвращалось во всех областях к культу базовых и проверенных веками стандартов: так, женская красота выражалась в цветущем облике, мужская – в физической силе»
После таких строк даже как-то удивительно слышать в отзывах и рецензиях, что Уэльбек скучен и снотворен. Да, в нём нет американского динамизма и энергичности. Он более вдумчив и монотонен. К тому же надо понимать, что в первую очередь это философский роман. С этой мыслью книга становится безумно бешенной и увлекательной. Но главное за что все любят Уэльбека – за его безмерную искренность перед читателем. Порой настолько поражаешься его оголенности, что становится даже как-то неловко, словно случайно заглянул к нему в уборную в момент наивысшей непозволительности.
