Рыбья кровь

И почему такое пренебрежительное отношение к рыбам. "Рыбий мех", "рыбья кровь", как попытка показать что-то никчемное, ненастоящее. Все предыдущие книги, прочитанные у Ф.Саган для меня были несколько поверхностные, окутанные флером любви и ветренности. Но в этой книге есть глубина, нерв. А как по-другому, если все происходит во времена, когда миром целых наций (не побоюсь этого слова) правит Гитлер. Когда печи концлагерей работают на полную мощь, а каждый день для человека может стать последним из-за его родословной или банального доноса соседа. И вроде бы Франция ни у кого не ассоциируется с нацизмом, но люди там также ходят по острию ножа. Для меня фигура главного героя - известного режиссера - собирательный образ. Пресловутое "а зачем это мне? Почему я? Забирают кого-то другого. И пока меня это не касается, я не буду ничего говорить и делать" - весьма привычное поведение для рода человеческого. Главный герой снимает слащавые и лживые фильмы для немцев, чтобы пестовать их Эго. Но тем самым он обеспечивает себе безопасность. А потребность в безопасности - базовая потребность человека. И можно ли винить его в этом? Можно ли говорить о "рыбьей крови"? Да, ему все это претит. Да, ему хочется настоящего творчества. Да, он не чувствует себя хозяином своей жизни. Но он никого не убил, никого не предал. Он многим помог. И это "рыбья кровь"? А что дала ему та революция, которую он затеял? Что дала она тем, кто был рядом с ним? Во что вылилась его "кипящая не рыбья кровь"? Вечный вопрос "по совести или по обстоятельствам"? Ответа нет, а может просто он у каждого свой.
#голод (Северная Америка. Связано с рыбами)

...А автор всё же немного не любит американцев. Это - предположение на основании строчки о Мари Антуанетте - на эшафот её везли не в кринолине, а в одной ночной сорочке - и с обритой из-за вшей головой. Хи, зато палачу было труднее её показывать. Но суть ли.

Теперь я могу радостно издеваться над Михаилом Афанасьевичем, который некогда в своём, наверное, самом тёплом и диегетическом по наррации (да, бегите, глупцы!) произведении )там было о господине Поклёне) сообщил, что дамы пишут трогательно. Я бы тыкала в него этой книжкой и хохотала, что ни черта, но я рада, что его пощадила его наследственность, а то он не пережил бы второй мировой.

Так вот нет, дама Франсуаза Саган пишет нисколько не трогательно, но так по-брехтовски, что сам бы Брехт скушал с досады свой же стол, а, может быть, бросился бы целовать ей подол (сама не люблю рифму на существительные, да, но лучше, чем на глаголы).

Выражается такой эффект написаний дамы Саган, в основном, в том, что автор данной рецензии, в нацистской Германии проживший бы ровно до первого эшелона в Аушвиц, впечатлился ею настолько, что забыл о том, как рьяно замышлял нервничать из-за своих лингвистических студий, а точнее, из-за малой способности их пародировать во имя оценки в университете, и возрадовался жизни.

Более всего прекрасна хитрая исключительно по-женски (здесь-то герр Брехт и должен бы приняться за стол) мадам Саган в финале, где вводит читателю лошадиную дозу диегезиса, чтобы он расслабился и решил, что это - очередной набросок социальной картины в конце второй мировой, а потом вышибает ему мозги исключительно сансюэльным (т.е. чувственным) мимезисом. Вообще, она даже заставила автора этой рецензии забыть о себе и вспомнить о belle Marie, по сеньору Аурелио Вольтеру, а это чего-то да стоит.

Для автора этой рецензии стало большим облегчением узнать, что люди в этой книге - не типологические аллегории, а люди, это премного упростило написание рецензии и преодоление типично сансюэльных же шоков, вызванных его чувствительностью. Теперь автор этой рензии сидит и занимается провоцированием читающих это доселе погуглить хоть что-то, по сути, следуя точно по стопам милой мадам, и это - лучшая ей похвала.

Так вышло, что автору этой рецензии пришлось в своё врем побывать и герром фон Мекком, и Константином, и Романо (кстати, созвучие режиссёрской фамилии французскому "mec" (см. в песне "Mon mec a moi" Патрисии Каас) так же шикарно, как классификационное имя цыганёнка), и вообще в очень многих похожих состояниях, автор этой рецензии знает об этом очень много такого, чего не должны знать нормальные люди, и даже ещё не выбрался, а посему... Название.

Его непоправимо изуродовали, как, впрочем, почти все переводимые названия. Но прежде, чем переводить его адекватно, поговорим о названии как о понятии. Возьмём, снова же. Михаила Афанасьевича, как человека уже модерной эпохи. Название "Мастер и Маргарита" можно перефразировать как "Эти двое придурков, из-за которых бедным школьникам приходится это читать", как "Связующее и единящее все аспекты мира от прошлого до небытия - любимые и любящие" и, наконец, как "два глюка Булгакова", следовательно, название открыто для интерпретации в зависимости от восприятия текста реципиентом. Какого же рожна, спрашивается, лишать шикарное "Акварельная кровь" этой открытости?

Вы скажете - это, наверно, французам понятно, а нам - нет. Но нет, Вы глубоко ошибётесь, потому что ранцузы - такие же маломыслящие люди, как и все прочие, а устойчивого словосочетания у них такого нет и в помине. Ругать переводчиков я не буду, погожу, пока разругают меня, а пока просто объясним одну, кажется, единственную, потому что чётко заложенную автором интерпретацию нашего настоящего названия.

Знаете, эти пустячные, пошлые наброски, еле видные на бумаге, которые вызывают только презрение у истинных мастеров? акварельки. Пакость.

Знаете, эти причудливо растекающиеся по стене брызги крови (и мозгов) из разнесённого выстрелом в рот черепа? Очень красиво получается, и совершенно не незаметно. Гуашно, гы.

P. S. Почему же я тут не ёрничаю, как обожаю, о старом идиоте, эгоистично жертвующем собой ради мальчика для потрахушек? Даже французский романтизм, с которым они там описаны, меня бы не остановил, о нет.

Останавливает то, что этот бедный престарелый развратник мог, если бы не цыганёнок, улететь в Лондон с тем, чьё творение так и не использовали (всего лишь испытали на Хиросиме и Нагасаки) его добрые друзья-американцы.

Но, как любое эгоистическое человечье существо, более всего меня останавливает то молчание, которое как-то повисло вместо американской пропаганды на моё момилётное этого творения упоминание, с уст человека, который уж точно мог бы оправдать цену испытания. Если даже фанаты равнодушия от такого смолкают, что бы стало со славным Костей фон Мекком? Так что спасибо, Романо.

Ну что ж. Знакомство с автором у нас вышло хорошее, но что оно так вот продолжится, я не ожидала, признаюсь.

Возможно, я слишком чувствительная барышня, возможно, очень возможно. Но, странное дело, иногда так хотелось сказать, что больно уж мелодраматично, а потом, стоя среди героев, не можешь придумать, а чего тут надуманного. Буднично настолько, что сомнений в том, что это было, нет совсем. Но, может, я всё-таки слишком чувствительна.

Манера повествования мне напомнила моего любимого Фёдора Михайловича в том, что автор не даёт оценки персонажам. Старалась не давать, пару раз очень ярко прорвалась. Но перед этим дала читателю достаточный простор для того, чтобы самостоятельно решить, какой Григорий Ганжа, то есть, герой, есть человек. Да и не только к главному герою это относится, конечно. Мне это всегда импонировало.

Напоминают о Достоевском и герои. Кому-то они могут показаться слишком резко очерченными, но, думается мне, тут надо в замысел вдуматься. А замысел - не показать шаблоны, об этом живые персонажи второго плана говорят. Вот и вспоминается Достоевский с его героями-идеями, которые при густых и даже сгущённых красках не теряют живости.

Главный герой, его кровь вынесена в название (можно, как по мне, и знак вопроса поставить там), будет вызывать различнейшие эмоции, как двуликий Янус. Думаю, многие режиссёры бы рады были снять его историю. Ловлю себя на мысли, что не хочу рассказывать ни о сюжете, ни о характерах, наверное, слишком полна ими ещё.

Роман воздушный, объёмный. Можно гулять разными дорогами, чувствовать разные запахи - и гари, и разогретых юпитеров, и вылизанных коридоров, и крови. Страха, любви, притворства. Пудры и пота. Железа, хотя это скорее звук.

#БК_2017 (12. Книга, события которой происходят в военное время)

#Био1_1курс
"- Как это?! - строго вопросил он. - Как это "никто не возвращается"?! Вас это пугает, господин фон Мекк? Могу сообщить вам, что мы увозим не только евреев-мужчин! Мы увозим также еврейских женщин и детей! Мы увозим даже еврейских грудных младенцев! И что же, по-вашему, мы с ними делаем! Неужто вы, господин фон Мекк, считаете немцев, наших соотечественников, способными на негуманные поступки? Неужто считаете германскую армию бандой садистов?"

Эта книга оставила у меня смутные ощущения. С Саган знакома, знакома и с темой ненависти к евреям в ее произведениях. И эта сюжетная линия показалась мне самой болезненной, самой серьезной.
Главный герой - красивый и статный, популярный режиссёр в Германии тридцатых годов. Тогда начиналось все, войны, захват Франции, планы на счет России, расстрелы евреев. И Константин фон Мекк все не хотел признавать, что Германия, немцы могут быть жестокими. Ведь, как он говорил, он знал этот народ. Но кого Константин точно не знал, так это самого себя. Он не мог понять своих чувств, своих желаний.
Эта книга обо всем, и, немного ни о чем. Я читала романы Саган и получше, все-таки. Но "Рыбья кровь", как всегда, вызывающее произведение. Смелые темы в области политики, смелые темы в области любви. Бесчисленные связи с девушками, пылкая страсть к бывшей жене и настоящее чувство к молодому красавцу Романо. Хочу отметить, что сам Романо был для меня персонажем куда более инетересным, чем сам главный герой.
Чувство защиты переросло в любовь, как и чувство покровительства. Француаза Саган очень красиво и тонко описывает состояние души, можно ощутить эти чувства, эту привязанность. Однако, боюсь, что я совсем не поняла сути книги. Шокировать своих современников? Возможно. Подарить читателем красивые строки? Возможно. В любом случае, спасибо за испытанные чувства к разным героям произведения.

#Био1_1курс Ихтиология

Бумажные порезы самые болезненные: тонкий росчерк промеж пальцев - и неприятные ощущения на весь день вам обеспечены. Хоть и электронные, не бумажные, но листы этой книги оставили за собой целую серию едва ощутимых надрезов в моей душе. Возможно, я ещё не все из них прочувствовала, не все обнаружила, не для всех созрела, но уже сейчас могу разобрать эту клинопись.
Первой в круг от допросной лампы выводят добровольную слепоту, слепоту души. Герр фон Мекк настолько был поглощен своими любовными приключенями и их драмами, настолько глубоко зарылся в песок в поисках убежища от своих чудовищ, что очнулся от родовых мук истины, как спящая красавица в оригинальной сказке. Он не смотрел, намеренно не открывал глаз на происходящее. В начале книги в оккупированной Франции он говорит о ненависти фашистов к евреям, как о досадной помехе своей работе, он играет с огнем, произнося крамольные вещи по-французски, бесшабашно надеясь, что такие слова не известны переводчикам нацистов, он искренне, по-детски верует, что его ходатайство поможет вызволить сотрудников-семитов, он прямо признается в подделке документов и подкупе. Слепой, пытающийся сойти за зрячего, ослепший, отказывающийся принимать новый статус и учиться жить с этим. Слепой, намеренно не понимающий, что он слеп.
Затем на защиту слепоты встает грудью любовь. Любовь страстная, любовь обиженная, любовь сострадательная. Всю книгу мы думаем, что Константин любит одну единственную и лишь в конце мы узнаем, что любит он одного единственного. Любит не за пол или возраст, не за манеры или эпатаж, видит и любит себя в нём. Слава Богу, автор не вдается в плотские подробности, лишь легким пунктиром намечает эту линию, уделяя больше внимания чувствам и ощущениям. Вместе с Константином мы перемещаемся во времени скачками, пропуская проходные эпизоды лет, сосредотачиваясь на кадрах живой хроники. Недаром автор заостряет внимание на памяти своего героя: всё что было не со мной помню. Память Константина как при плохом монтаже - выделяет всё мелкое, несущественное, несущее отпечаток эмоции. И чем ближе пробуждение фон Мекка ото сна, тем четче его восприятие предыдущего опыта.
Третьим на сцену выходит бескорыстное самопожертвование. Оно основано на любви, но читатель не осознает этого, пока не приходит смерть, подводя итог подо всем. Самый яркий момент книги для меня последние сорок страниц. На них раскрывается глубинная суть и подноготная героев, их искренние страсти и пороки, их сила и слабость. Не раньше, в этом сила книги. Крещендо эпилога завершает этот диафильм, собранный-склееный из важнейших кусочков жизни Константина фон Мекка и его любимых.